Две жизни одна Россия
Шрифт:
Я вполне допускаю, что Горбачев посчитал арест Захарова очередной американской провокацией и решил ответить на нее тем же. КГБ, как мне кажется, использовал все возможности, чтобы дело Захарова получило зеркальное отражение в моем деле. Начиная со способа ареста.
Разумеется, КГБ всячески отрицал, что мой арест имеет что-либо общее с делом Захарова. Как они полагали, это дает лучший шанс для будущих переговоров об обмене. Неуклюжая возня ЦРУ с "отцом Романом" была им только на руку.
Для чего же московская резидентура ЦРУ связалась с этим человеком, когда все говорило о том, что он провокатор? Думаю, дело тут в давлении, которое оказывал директор ЦРУ, Уильям Кейси, на своих подчиненных в СССР и Восточной Европе, побуждая их вербовать как можно больше новых агентов.
"Отец Роман" сам проявил инициативу. Он предложил письмо, почерк которого полностью соответствовал тому, каким писал один известный диссидент-ученый, сотрудничавший с ЦРУ семь лет назад. Тогда в том, первом, письме были схемы, фотоснимки, а также написанные от руки сведения о новой советской технологии в области ракетостроения, то есть то, что представляет постоянный интерес для американской разведки. По сведениям из официальных кругов в Вашингтоне, это письмо было началом дальнейших плодотворных контактов между оперативными сотрудниками ЦРУ и доверенным лицом от ученого. Автор письма так и не был установлен и впоследствии совсем исчез из вида. Был ли он выслежен агентами КГБ и пойман? Или письмо явилось очередной уловкой в борьбе чекистов с американской резидентурой? Я склоняюсь к последнему, хотя не могу ничего доказать. Но одно довольно известное официальное лицо уверило меня, что вся история с отцом Романом не что иное, как ловушка. "Это один из способов, с помощью которых КГБ может определить, кто у нас в посольстве чем занимается"… — говорил он мне.
Конечно, резиденты ЦРУ в Москве понимали всю рискованность контактов с Романом. Однако, если история с тем ученым-диссидентом оказалась бы подлинной, дело могло пахнуть новым полковником Пеньковским или Адольфом Толкачевым. А в случае провала ничего страшного не произошло бы. Самый худший финал — агент ЦРУ, осуществлявший контакт, был бы пойман и выслан из страны. Что и произошло на самом деле.
Но на вопрос, для чего Натирбофф и Стомбау использовали мое имя во время своих контактов с отцом Романом, удовлетворительного ответа я, вероятно, так никогда и не получу. Какая была необходимость? Разные официальные лица в Штатах, с которыми я разговаривал, включая госсекретаря Шульца, соглашались, что наша разведка действовала неряшливо. Стомбау, бывший сотрудник ФБР, перешедший на работу в ЦРУ, почти не имел опыта работы в Москве. Зато искушенному профессионалу Натирбоффу следовало бы работать лучше.
К слабостям в работе ЦРУ в Москве можно отнести и то, что они использовали в серьезных операциях малоопытных начинающих агентов, которые не могли сравниться со своими матерыми соперниками из КГБ. Смысл этого американцы видели в том, что таких, еще не проявивших себя сотрудников, труднее распознавать. Нарушением их же правила стала посылка в Москву самого Эдварда Ли Говарда (кстати, не пренебрегавшего порой наркотиками) для связи с Толкачевым, одним из самых первостепенных агентов, когда либо работавших на ЦРУ в бывшем Советском Союзе.
Могу утверждать, что советская контрразведка, действующая у себя на родной почве, обладает высокой квалификацией. Она добилась в последние годы значительных успехов в деле проникновения в посольства стран НАТО в Москве. В 1981–1986 годах КГБ установил тайную аппаратуру на электрических пишущих машинках американского посольства, завербовал по крайней мере одного американского пехотинца из охраны, использовал особый порошок для слежки за передвижением всех сотрудников и набил подслушивающими устройствами все помещения нового корпуса посольства.
Атака на другие представительства западных стран была не менее внушительной: КГБ внедрился в коммуникации посольства Франции, завербовал шифровальщика бельгийского посольства…
Станут ли Советы продолжать тактику провокационных арестов? После политического шума вокруг последнего, полагаю, они дважды подумают, прежде чем сделать такое. Но, с другой стороны, никакой гарантии быть не может до тех пор, пока органами правосудия руководят из Кремля и из КГБ.
Многие спрашивали
Советские власти специально хотели продемонстрировать, особенно в конце моего пребывания в тюрьме, как хорошо меня там содержат. Мне разрешили три свидания с женой, одно с Мортом Зуккерманом, несколько разговоров по телефону. Такого не удостаивался ни один советский заключенный. Да и профессор Багхорн, когда его арестовали в 1963 году, был брошен в одиночку без всякой связи с внешним миром, и даже американское посольство не было уведомлено о его аресте. Безусловно, сыграли роль и условия, в которых содержался Захаров в нью-йоркской тюрьме. Он мог не только звонить, когда хотел, по телефону, но встречаться со своими авдокатами до и после обвинения; его беседы не записывались на пленку, его не подвергали допросам, за исключением самого первого, со стороны ФБР, и ему полностью разъяснили все права, которыми он обладает, согласно нашим действующим законам. Он мог общаться с другими заключенными в общей комнате или в спортивном зале; мог прибегать к помощи справочной литературы в специальной юридической библиотеке на своем этаже. У него был постоянный доступ к телевизору и газетам, и он все знал об откликах в мире по поводу дела Захаров — Данилов. Наконец, ему разрешалось каждый день бриться и пользоваться душем, а также выбирать пищу из пяти меню — основного, вегетарианского, с низким содержанием солей, диабетического и диетического, каждое из которых обеспечивало получение от 1800 до 2200 калорий…
Какие советы хотел бы я дать корреспондентам, отправляющимся в Москву? Я бы очень колебался, прежде чем сделать это: ведь длинный список того, что можно и чего нельзя, способен только напугать новичков и тем самым сыграть на руку органам КГБ. Для корреспондентов, работающих в Москве, давление КГБ — непреложный факт, существующий пока как соперничество двух держав. И, к сожалению, американские журналисты должны с этим мириться так же, как и советские, — с наличием ФБР. С той существенной разницей, что действия последнего строго регламентируются законов; чего, увы, нельзя сказать о действиях КГБ.
Журналисты, отправляющиеся в Москву, — подобно тем, кто едет на Ближний Восток — должны, конечно, быть осведомлены о подстерегающих их опасностях. Подготовку к будущей работе хорошо бы начинать со знакомства с Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР — более глубоким, чем то, что было у меня. Главное, что следует запомнить: вы не обязаны, согласно закону, отвечать на вопросы (статья 46), а также подписывать какие-либо документы (статья 142). Знание советских законов вовсе не означает, что вы ими защищены, но все же может помочь, например, в ситуации, когда вы будете подвергаться давлению или запугиванию. Американскому посольству тоже было бы неплохо получше изучить советские законы и иметь у себя в библиотеке хотя бы один экземпляр Кодекса на случай нового ареста американского гражданина.
Что касается меня лично, то пребывание в Лефортовской тюрьме не изменило моего отношения к этой стране. Советских людей я по-прежнему считаю великодушными и талантливыми, заслуживающими более ответственного правительства. Михаилу Горбачеву я персонально желаю успеха в его реформах. Он, по-моему, наиболее интересный лидер из всех, появлявшихся в России с 20-х годов этого века. Конечно, хотелось бы, чтобы он начал реформу КГБ, как это пытался в свое время Хрущев. Но не думаю, что он сделает это в скором времени, поскольку зависит от поддержки этой могучей организации. Со своей колоссальной сетью информаторов и огромным воинским контингентом — большим, чем американский корпус морской пехоты — КГБ представляет главную репрессивную и сдерживающую силу в советском обществе…