Двое в палате не считая Будды
Шрифт:
основоположник зависимости, этих двух.
Что происходило с Мартином, пока Лоренцо притворялся
Айболитом.
Перед тем, как рассыпаться на атомы и попасть в приемную, Мартин,
сделал ужасную штуку – закрыл глаза. И тут началось такое, что даже усы
Сальвадора Дали позавидуют. Представьте, что в один миг вы побывали во
всех галереях мира, посмотрели на все картины,
хриплый, звонкий голос, всю их соль, пикантность, остроту, прислушались
к крикам и пению и картавому блеянию. Искусство не овца, она просто
немножко каггггтавит. Дальше земные и внеземные перспективы, и потом
все так же, но с замещением, в случайном порядке, — можно лопнуть от
изумления: все ваши прежние мысли, представления, догадки о тайном,
упадут на глубокое дно — кормить темных призраков, прошлого и
наивности. Человеку, в отношении духовности, свойственно, оставаться
одним и тем же после куска жизни в 25 лет (возможен и другой возраст).
Если вы в 17 лет видели солнце огненным шариком, так вы его будете
видеть и в 30 лет огненным шариком, это — такой себе вопрос веры,
убеждений, взглядов на одни и те же вещи: сколько граней кубика вы
сумеете осязать одновременно?
Забавно, не так ли?
Шепот автора
(по просьбе одного из моих персонажей из будущего произведения «Бадуги»
добавляю следующий текст): — мне автору, это сравнение не нравиться, Рабинович говорит, что я пишу не прозу, а фьюжн. И к тому же это не черный квадрат, не «нуль форм», а толстый пиксель.
Вот так же, сублингвистика раскалывает суть вопроса, Вопрос Веры
Интеллектуального, Духовного, Социального, Психического, и многое
другое. Вернемся в мозг испытуемого.
Если вы слышите музыку, у вас два варианта: либо испытать ее всем
вашим существом, либо отправиться в путешествие вокруг вселенной за
один образ. А там открывается его фрактальность: кусочки, краски,
оттенки, тени, пиксели. Мартин ни куда не ходил, он просто закрыл глаза,
пока древние шаманы уложили его в каноэ, отправив, блуждать по космосу
и другим мирам. Течение джаза бурлило под им доводя мозг до экстазной
точки кипения, рыбы болтыхали лодку, не давая спокойствия,
путешественнику, он им: «м–яаау», а они в ответ: «Буги–Вуги», притом что
на корме сидел, паук, и ими дирижировал.
как шоколад, в осенний вечер. Ведь это все не буквально, только краткая
аллегория, на то нам даны вещества, чтоб метнуться за один образ лентой
Мебиуса, вокруг вселенной, а вернуться с тысячью. Не варите этот
эмпирический борщ, если не выдержали кармическую диету, будет не
вкусно.
Возвращаемся обратно: Лоренцо пришел в себя, а с Лютым Сублингвистом
и так все ясно, потерянно и безобразно.
— Повторимся еще раз, сколько будет 2+2=?
— Зависит от количества экспериментов, дорог, — шмыгает носом. – Хотя,
скорей всего. — Мартин выдержал долгую паузу и продолжил.
— Моргаю бровками и даю вам мяч.
— Это утюг, а не мяч. – и вправду, откуда тут взялся утюг???
— Я его вообразил. – гордо заявил Сублингвист.
Лоренцо начал гладить, принцесс по лицу, по его мнению, это был не утюг, а
препарат для искажения безобразного. Но возникает еще один вопрос,
откуда взялись принцессы??? Догадливый читатель, улавливает, что из
воображения, — кислота она такая: утюги, принцессы…
— Лоренцо, ты как истый покровитель искусства, был бы не против,
поговорить с читателем, что мы вдвоем, да все вдвоем.
— Давай, только с дымом.
— Да, без дыма никак.
— Ня – дает ему сигарету, Лоренцо прикуривает и пускает дюжину
колесниц.
— Мы вот, сидим здесь, плаваем, тонем, становимся морем, осьминогами, а
потом утюгами, пока сам автор, — недоумевает. Он же хотел хорошего
последовательного рассказа, а мы все ломаем фабулу, и толкаем в не
понимаемые, трезводышащие массы читателей свои избитые истины. Мы
конечно можем оговориться, если вы умный читатель, вы улавливаете
суть, и вежливо улыбаетесь, а если вы в голове автора – то и автор в вашей
голове…
— Зачем он такое пишет, это же… Лоренцо начинает смотреть на
неизвестные глазки котенка и…
— М–яаау – Мартин падает с кровати и начинает брякаться.
— Рыбки хотят плавать, они должны плавать, воду рыбкам, вещества
художникам, читателям страницы.
— А может лучше печенек.
— Умилено?
— Нямка и ом–ном–ном.
Вмиг открывается потолок, подобно коробке, или голове на столе
нейрохирурга. На двух пациентов падает тень и грозным голосом
приказывает.
— Не портьте мне слог.
— Дааа–а, чудесный доктор.
— Слушаем–с вас, и искренно вам преданны–с.
Комната, которая чем только не была, даже древним Египтом (скрыто