Двоеверие
Шрифт:
– Певунья, – едва слышно окликнул Сава. И почему так назвал? Сам не понял. Сирин подняла голову. Недоверчивые чёрные глаза напряжённо смотрели в ответ. Он закинул оружие за спину и осторожно подкрался, нечто и вправду Сирин могла вспорхнуть из папоротника и улететь. Опустившись рядом в траву, он сказал.
– Не тужи, жива твоя крестианка. Ещё недавно жалобилась, причитала под земью, а порой всё равно что аркуда рычала. Коли надоть тебе, подсоблю. Токмо нож на нож с Яром негоже, и ведунье нельзя донести – в плен возьмёт крестианку. Надоть третьего нам на подмогу.
Сирин
Повернувшись на месте, она бросилась в лес, и папоротники заколыхались от разодранных юбок. Пока не минула ночь, нужно успеть отыскать подмогу, хотя бы кого-нибудь, кто согласится пойти против Яра.
*************
Как змея извивается и скользит в ночной темноте, так и Кривда несёт свои воды с северо-запада на юго-восток, от леса к бескрайним степям. Степи… Егор слышал о них от самых смелых и отчаянных караванщиков. С приходом Оттепели дороги оттаяли и пришли вести с юга. После Обледенения в степях выжили люди, кочевники и магометане. Оленеводы выпасали стада и блюди свою древнюю шаманскую веру. Но их вытесняли те, кто возносили хвалу Единому Богу, у которого девяносто девять имён и великое нетерпенье к язычникам. Горганский Бейлик – о нём христиане мало что слышали. Гораздо больше знали всебожники, постоянно терпевшие набеги от магометан.
Пускай река течёт к ним, пусть увидит, как живут люди в степи, что запретно у них, а что праведно, и какая дорога ведёт их к снам или яви.
Рита повернулась на лёжке невдалеке от реки. Над сухой подстилкой темнел старый навес. Одной ладонью она нежно трепала Егору волосы, другой бережно ощупывала лицо, будто не верила, что он – правда. Егор перехватил её руку, она прильнула к нему и ласково поцеловала, воскрешая их заветную ночь после лунной охоты. Рита томно нашёптывала, что видит себя юной Лелей в объятиях Ярилы и не хочет пускать себе кровь, не хочет подстёгивать страсть, подчинять его силой, или наоборот – подчиняться.
Кто скажет, что любви всё покорно, забудет, что любовь весьма разная. Любовь зверя – в страсти и плотских утехах, любовь человека в самозабвении.
– Обожди, Рита. Стой, – отклонился Егор, начиная тонуть в её жарких объятиях. Подземница потянулась за ним, карие глаза жадно искали ответа, что случилось не так.
– Однажды я согрешил и любил тебя, без всякого благословления.
– Яко же можно мыслить, ще любовь – энто грех? – усомнилась подземница. Взгляд её вдруг похолодел. – Може у тобя в сердце иная зазноба, из крестианок?
Она хотела подняться, но Егор удержал её за руку и притянул. Рита немедля поймала его губы своими, и они снова начали целоваться.
– Погоди. Нет у меня никого. Любовь до сих пор не нашёл, – оторвался Егор. –
– Нет, сие не ворожба! – дрожала Рита с пылающими щеками. Егор не спешил, будто пахарь, кто понимает, в чём даровитость терпения, а не охотник, кто одним ударом пронзает добычу.
– И у меня, егда мыслю о тобе, пальцы колет, истома берёт, ретивое ноет. Без тобя, аки в Зимнюю ночь – хладно и люто, а ты далеко, свете златой, мой желанный, мой вольный, мой ладный!
С каждым словом Рита целовала Егора. Он всё пытался поймать её губы, но те ускользали, он целовал её в шею и плечи, в глаза, наслаждался теплом обнажённого тела в прохладную ночь. Голову вновь наполнил жаркий туман, и Егор через силу отнялся.
– Нет, сейчас не могу.
Рита прижала палец к его губам. Она рисковала не меньше, не взяла его в плен, не привела на дознание к ведунье. Если между ними теперь преступление, то безвинной она уходить не хотела.
– Не робей. Мы оба… нет, тако не правильно. Но неважно, пущай так и будет, – старалась сказать она по-людски. – Аже в племени Волчицы с надземцами сходятся, коли в роду недостаток мужей. Не брать то, ще нам Среча даёт – суть не мудро.
– Темно это, погано… – ответил Егор, тяжело поведя головой. Улыбка на лице Риты погасла. Егор поспешил развеять её смятение. – Пусть так, но не по-нашему это, не по-монастырски. У нас в браке муж и жена, как единое тело живут. Церковь внутри семьи своей строят, благую и прочную. Для нас в браке честность и мудрость, и чистота с велелепием. Нельзя собой торговать за корыстную выгоду, пусть и для выживания.
– Расскажи мне поболе, аки любят в Монастыре! – вынула Рита из-под рубашки Егора металлический крестик и принялась рассматривать его на ладони.
– С чего начать?.. – растерялся Егор и ненадолго задумался. – Пусть с того, что по осени, когда листья желтеют, и закрома Монастырские полнятся житом, мы сватов посылаем к любимым. Ежели все согласны, а родителям и невеста, и жених по душе, тогда и свадьба играется. Сыто всем, вольно, пир горой из того, что Бог людям послал. Невеста в доме у жениха остаётся. Он загодя тепло строит. Всей артелью работаем, как друзья и единоверцы ему помогаем. Но если тепло не готово, любовь ведь бывает нежданной и ранней, тогда молодая жена у свекрови и свёкра живёт. Зимой тесно в тепле в две семьи. Непременно надо построить своё тепло летом, потому Слобода разрастается.
– Ведомо мне сие. Кажная изба крестианская нами посчитана, где и сколько людей в тепле нарождается знаем.
От этих слов по душе у Егора пробежал холодок. Конечно, Навь следила за Монастырём. Но никто не догадывался, как хорошо она знает про дела в христианской общине.
– Сколько добра к вам откуда идёт, где едите и снедь сберегаете, где вода копана, куды машины поехали – всё ведунье донесено.
Рита заметила, как посуровело лицо у Егора.
– Да не страшися! – засмеялась она. – Осемнадцать Зим мы считам, а до сего дня живём мирно. Есмь черта по кровавому договору, она от лиха нас сбережёт.