Двоеверие

Дружинин Руслан Валерьевич

Он перестал искать следы на снегу, выпрямился и замер, чтобы лучше расслышать песню. За елями промелькнула фигура в развивающихся юбках. Сирин бежала, но песня по-прежнему звучала в его голове, как настойчивый, и в то же время томительный заговор. Каждый охотник из стаи, наверное, слышал свой собственный морок, в котором Сирин зовёт его. Она манила их за собой, заставляла бежать, пока холод и смерть не одолеют молодые сердца.

Сава выбежал на окраину леса, затем и на снежное поле, где к своему удивлению заметил, что по залитой луной целине бегут и другие охотники. Никто из них не упустил Сирин в лесу, хотя

выследить её, да ещё под дурманом, было вовсе непросто.

Прошёл миг, прошёл час, может целая вечность, пока они бежали за Сирин. Минуты и годы преследования, они давно потеряли счёт времени. Сила Снежного жара понемногу растаяла и вместе со здравым рассудком к ним вернулся и холод.

– Далеко забрались! Куда она нас заманивает? – тяжело переставлял ноги Вольга в глубоком снегу.

– Хочешь её – так беги! – харкал Свирь загустевшей слюной.

– Никогда я её не хотел! Боюсь я этих ведьм, ни с одной не якшался, – Вольга внезапно рухнул на колени и зарыдал как ребёнок, звал отца и просил забрать его с холода. Одуревший от такого зрелища Свирь даже остановился. Он никогда прежде не видел, чтобы здоровяк плакал при всех.

– Ты чего разгузынился? Не срамись!

Слёзы Вольги тут же сменились на яростный рёв. Он схватил горсть холодного снега и бросил себе в лицо и за шиворот и лишь тогда протрезвился.

– В Пекло вас со своей ворожбой! Сами за ней гоняйтесь, коль надоть! – вскочил он и побежал обратно по своему следу. Остальные охотники погнались за Тенью под стук отравленных зельем сердец. Казалось, они забежали в запретные земли, где царит только тьма, а с утра восходит гнойно-жёлтое солнце, но не греет, и лишь слабое зарево освещает юдоль мёртвых душ.

Вдруг Свирь споткнулся и упал, как подкошенный. Его сердце, должно быть, на секунду остановилось, не выдержав быстрого бега, холодов и отвара. Свирь согнулся от боли в груди и с ненавистью закричал.

– Пожри вас волки! Делайте, что хотите, но за девку я подыхать не согласный! Ног не чую, задубел аки пёс! Катитесь вы с ней хоть к Марене!

Сава даже не обернулся, чтобы увидеть, как Свирь поплёлся обратно к лесу. Яр по-прежнему бежал впереди, но он почти что нагнал его. Только у них двоих отыскалось нечто ещё, кроме похоти, чтобы продолжить погоню. Голоса и мороки отступили, осталось лишь собственное сбивчивое дыхание, хруст снега под обувью и тёмный силуэт девушки в лунном свете.

Сава догнал Яра и побежал с ним плечом к плечу. Он услышал, как шепчет вожак.

– По следам моим стелешься, за спиной моей обернёшься... Уйди, уйди – найду! Всё едино найду!

Неожиданно он схватил Саву за шиворот и толкнул его в снег.

– Яр, ты обещал! – отчаянно крикнул Сава, но тот с силой ударил его по лицу и бил снова и снова, пока Сава не лишился сознания.

– Моё… – тяжело прохрипел Яр и бросил Саву лежать, а сам погнался за Тенью. В ночных игрищах лишь один победитель. Состайники не догадывались об истинном испытании Сирин: пока на ногах двое, ни одному из них не увидеть награды. Но, если бы Яр отказался, тогда бы Сирин никому не досталась.

Снежное поле закончилось на окраине заброшенного посёлка. Сирин свернула и скрылась за покосившейся железной оградой ближайшего дома. Яр бросился следом, проломился сквозь заросли сухого кустарника и, к своему удивлению, нашёл здесь протоптанную

тропинку. В мёртвый сад то и дело ходили. Яр догадался, что Сирин привела его к своему тайному логову, которых обжила множество по округе в пустых домах и пещерах, в звериных норах, расселинах и оврагах. В детстве любимой забавой Яра было найти такое тайное гнездо Сирин и разорить его вместе с друзьями. Она никому не показывала свои укромные уголочки и обживала их в стороне от чужих глаз, но главное – подальше от глаз Волчицы.

Теперь же укрытием Сирин стал дом с издырявленной крышей. Тепло обрушилось ещё во времена Первого Мора. Фасад проломила въехавшая легковая машина и застряла в кирпичной кладке наполовину. На дверцах поблёкли руны языческого Поднебесья. Ни двигателя, ни колёс, ни даже обивки в салоне.

Яр даже не заглядывал в разграбленный остов. Он хорошо знал, Сирин вытащила из машины всё более-менее ценное, что не понравилось человеческим мародёрам. Он отодвинул замшелый полог с пролома и протиснулся между стеной и бортом машины и оказался в комнате с тускло тлеющим костерком. Весь потолок мерцал алыми бликами. Свет от углей отражался во множестве люстр, протёртых от копоти, но нерабочих. С извилистых рожков свисали подвески из гранёного хрусталя и прозрачного пластика.

Еле тлевший без присмотра костёр неожиданно вспыхнул. Сирин ждала появления Яра со склянкой в руках и плеснула из неё на костёр, чтоб разжечь огонь снова. Комнату заволокло запахом спирта и треском сухих поленьев. Сразу стало чадно и душно. Полунагое тело Сирин покрылось крупными каплями пота, чёрные словно уголь глаза смотрел через синее пламя. На лице Сирин играла улыбка. При свете огня Яр смог лучше разглядеть её сумрачный угол.

Свободного места здесь почти не осталось. Половину комнаты занял капот машины, прикрытый обрывком ковра, остальная часть дома была завалена рухлядью, но и тут Сирин приложила хозяйскую руку и закинула груды ломанного кирпича пёстрым тряпьём, сверху рассадила вылепленные из глины фигурки. Глаза человечкам заменяли пуговицы или мелкая речная галька. Некоторые одевались в платьица из лоскутов, сухие веточки служили им ножками и ручками.

Пока Яр смотрел на фигурки, Сирин вынула из застёжки на юбках клинок и разрезала себе ладонь. Она сложила руки и протянула их к Яру. Он догадался, что нужно делать, взял склянку и вылил остатки алкоголя в пригоршню Сирин.

– Как много страсти в Тени сокрыто, – прошептал он и приник к напитку в ладонях. Яр жадно глотал и горячащий напиток обжёг ему пищевод и желудок. Сирин поднесла ладони к губам, но не успела выпить остатки, как Яр повалил её на шкуру возле очага. Она распахнула рот в немом смехе.

– По следам моим стелешься, за спиной моей обернёшься... но сегодня моя! Моя!

Он отбросил последний атам из застёжки на юбках и лучше рассмотрел узоры на бёдрах. Рисунки из алых линии и точек Яр покрыл поцелуями, после метнулся к груди. Утопая в его ласках, она помогла ему приспустить край одежды. На озарённой костром стене переплелись и ритмично задвигались тени. Между окровавленных зубов Яра со свистом вырывалось дыхание. Он смотрел в бездонно-чёрные глаза Сирин – невозможно оторваться, насытится, он будет желать её вечно! Так предназначено, завещано, загадано, заповедано, заговорено. Так приказано ему самой кровью.