Двоеверие
Шрифт:
– Гляди ж ты, солдатка! – заливались одни. – Эк навоевала супротив Навьего рода, со спущенными-то штанами! За ружейный-то ствол подержаться хоть дали?
– Да куды там! К ней сразу в блиндаж полезли!
Женя молчала в кругу дружинников. Берислав сверлил её взглядом придирчивых глазок, на лице у него не мелькнуло ни тени веселья.
– Твоя вещица?
Она не ответила.
– Не юли, не криви, говори только правду. Откуда ехали?
– Своих единоверцев я не продаю, и кто где живёт не открою, – сказала она, и смех вокруг поутих. – Вы и так людей запугали донельзя, всё рыскаете,
– Про Волка мы наслышаны, – спокойно ответил Берислав, тогда и последние смешки смолкли. – Но не надо пугать. Ратники крестианские ни разу нам не помешали. Волк не хочет войны, потому что с Берегиней Китеж намного сильнее Монастыря. А может быть постарел ваш защитник и зубы сточились?
Он подался вперёд и внимательно вгляделся в Женю. Рабочая суета зазвенела вокруг с прежним усердием. Ясаки собирали металл, заколачивали и грузили ящики в броненосцы. Весь остов рухнувшего корабля разобрали всего лишь за одно утро, теперь же спешили уехать за Кривду.
Берислав сел обратно на кузов.
– Что расскажешь мне об отце, Женя?
Сердце ёкнуло. Дружинники возле ящиков оторвались от работы и с любопытством уставились на неё. Воисвет сильно нахмурился.
– Настоятельских дочерей мы знаем отлично, – продолжал Берислав. – Десять ратников для охраны не всякой дадут «проповеднице». Навь не дура, тоже знала на кого нападать, но добычу мы у них отобрали. Вот я и думаю...
– Я не настоятельская дочь, ты ошибся.
Берислав окинул её взглядом с ног до головы, явно сравнивая с донесениями язычников.
– Нет, не верю, – наконец, сказал он. – Ни одному твоему слову не верю. Значит поедешь с нами. В Китежских тюрьмах языки горазды развязывать. Сразу не сознаешься – ещё пожалеешь, что не у Нави осталась. Не страшно тебе врать нам, Евгения?
– Меня Тамарой зовут.
– А я верю! – неожиданно выступил вперёд Воисвет, и пичуга у него на плече защебетала. – Навь бы с дочерью Настоятельской обошлась много хуже. Да и мы хороши: сначала спасаем, теперь смеёмся над ней и угрозами сыплем. Неужто Совесть позволяет судить вам без проступка и без вины приговаривать? Вы, чьи хоромы и капи не в горах, не в лесах, не в брёвнах, не в каменных стенах, а в душах чистых и в сердцах вещих, в словесах честных и в делах Правых, – вы, на пытку девушку слабую приговариваете? Не зазорно?!
– Доверчив ты, волхв, – с укоризной сказал Берислав. – Глаголешь словесами красными, речами из уст самой чаровницы подхваченными, хочешь нас пристыдить. Разве что бабьей красоты в тебе нет!
Вокруг опять грянули смехом, но ясаков перекрыл громкий оклик.
– На просеке! Четыре машины едут – броненосцы из Монастыря!
– Что, выследили?! – Берислав подхватил из кузова штурмовую винтовку с подствольным гранатомётом и принялся коротко раздавать указания. – Машины в полукольцо, ящики между ними, броню вперёд, пленницу в мой внедорожник! Две Мухи на левый фланг – живее! Живее!
Дружинники забегали, инструменты умолкли, от остова корабля вернулись остальные бойцы. В ту же минуту лагерь перестроился
Женю усадили в машину. Берислав распорядился огня без приказа не открывать. Он позволил четырём монастырским внедорожникам выехать с просеки на открытое место, хотя отдавал этим христианам позицию лучше. Как только машины с восьмиконечными крестами на дверцах вырулили на простор, они лихо развернулись бортами к ясакам и остановились. Каждый христианский броненосец венчала рубка с торчащим из неё стволом пулемёта. Из машин с противоположной стороны от ясаков выскочили вооружённые ратники.
– Десять, двенадцать, пятнадцать… – тихо пересчитывал их Хотимир за внедорожником воеводы. – Ещё четверо у пулемётов стоят. Всего человек двадцать будет, как и нас. Но с нами броня.
– У них тяжёлое вооружение, оно нашу броню в лоб прошибает, – оценил Берислав, также укрываясь за внедорожником.
– Это если бронебойки заряжены, а у нас гранатомёты и на бронемашине КПВТ. Да и, кто знает, может их корыта даже обычные пули не держат и с первой тычки развалятся.
– Не зря же они железок на них наварили, значит держат, – Берислав присмотрелся к христианам получше. – Ах ты, тёмная сила! Да это же Волкодавы, наши перебежчики, на кровь Настоятелем натасканные. Говорил я, что девка совсем не простая. На кой ляд было её в конвой подбирать? Слушай меньше волхва, проживёшь дольше. Теперь, если схлестнёмся, можем не вырваться.
Дверь одной христианской машины открылась, навстречу ясакам вышел светловолосый парень в бронежилете поверх куртки песчаного цвета. Он улыбался той самой белозубой улыбкой, какой привык встречать направленное на него оружие, хотя руки держал приподнятыми.
– Гой вам, Родные! – воскликнул он. Никто не ответил, но парень заговорил так, словно с ним только что тепло поздоровались. – И мы рады вас видеть, сердечные! Жаль разговаривать под прицелом приходится. Восточный берег Кривды – земля христианская, так в союзном договоре написано, заключённом восемнадцать Зим назад с Ваном. В Монастыре и не знали, что к нам гости пожаловали, да без полслова по нашим же задворкам пошли. Или ищите чего?
– Берегиня никаких договоров с Монастырём не заключала! И не по твоему разумению знать, чего мы тут ищем. Всё нашли, осталось только до дома добраться! – выкрикнул Берислав.
– Выходит, что набрали гостинцев, а с хозяевами не попрощались? – догадался с кем следует говорить парень и повернулся к внедорожнику воеводы. – От таких гостей всякого лиха дождёшься... а может вы чего чужое, не нарочно, конечно, забрали?
– Это Егор – казначей Монастырский, – указал на христианского переговорщика Хотимир. – Ох и хитрожопая сволочь! Не верь ему, Берислав. Глазом моргнуть не успеешь – обманет и своего недочтёшься.