Двор. Книга 1
Шрифт:
Занятие проходило активно, многие поднимали руки и хотели выступить, в том числе Ляля Орлова, Иона Овсеич дал возможность каждому, за исключением Орловой, которую демонстративно игнорировал. Ляля в конце концов поняла и наглым тоном заявила, что как-нибудь проживет без кружка, хлопнула дверью и вышла.
После занятия Иона Овсеич попросил остаться Малую, Варгафтик и Котляр.
— Товарищи, — сказал он, — давайте конкретно и по существу решать с Орловой. Мы долго ждали, долго терпели — дальше некуда. Кто плюет на мнение коллектива, тот плюет на сам коллектив — это не требует доказательств, это очевидно. В связи с этим имеется
Дина Варгафтик откликнулась первая: слова, которые Дегтярь сейчас произнес, он вынул у нее прямо изо рта. Другое дело, как это осуществить на практике.
Клава Ивановна сказала, начнем с троих, как предлагает Дегтярь, а в течение завтрашнего дня, в крайнем случае, еще послезавтра, включить весь двор. Аня пожала плечами: умом она понимает, что так надо, но если Орлова сама с ней заговорит первая, как не ответить человеку?
— Товарищ Котляр, — улыбнулся Иона Овсеич, — поверьте моему опыту: еще никому на свете не удавалось, чтобы и волки были сыты, и овцы были целы. Одно из двух.
Рассчитывать на немедленный результат бойкота было бы просто утопией. Если взять сравнение из военного дела, сказал товарищ Дегтярь, больше всего подходит осада: раньше или позже противник не выдерживает и сдается — тогда ему диктуют условия. Однако на первом этапе самое главное — четко провести в жизнь все мероприятия от начала до конца.
Мадам Малая сама взяла на себя половину дома, а Дине Варгафтик и Ане Котляр, обеим, осталась другая половина. Товарищ Дегтярь предложил негласное соревнование: кто быстрее — Малая одна или они вдвоем.
Когда начали проводить в жизнь, оказалось, как предупреждал заранее Иона Овсеич, намного труднее, чем в теории. Одни объясняли, что и так за десять лет не сказали с Орловой двух слов, другие соглашались, но тут же добавляли оговорку, что забегать Орловой дорогу и нарочно делать вид, как будто не замечают ее, не смогут: для этого надо быть хорошим артистом, а они ходят в театр раз в три года.
— А тут не надо притворяться, — отвечала Клава Ивановна, — тут надо на самом деле.
Ляля держалась по-старому, вроде ничего не изменилось. Могло даже показаться, она улыбается еще нахальнее, чем раньше, и крутила своим задом так, что стыд и срам перед людьми. Дегтярь допускал на известный период подобную гипертрофию, когда человек уже потерпел моральное поражение, но не хочет признаться, в первую очередь самому себе. Клава Ивановна требовала нанести в такой момент дополнительный удар — «Молния!» и карикатура на полстены в подъезде — но Иона Овсеич был категорически против: наша изба — наш сор, выносить нечего.
Иосиф Котляр, пользуясь тем, что у Дегтяря и Малой были все это время дела поважнее, чем он, продолжал работать свои гвозди. Через Аню уже нельзя было иметь на него такого влияния, как раньше: по ее словам выходило, что теперь они просто живут под одной крышей, и она не отвечает за него.
Всю декаду перед майскими праздниками Дегтярь был сильно занят и не мог выкроить свободной секунды, чтобы связаться с финорганами насчет Иосифа, пришлось поручить Малой. В финотделе Клава Ивановна сообщила, что сыновья Котляра уже не иждивенцы, поскольку учатся в военной школе. Фактически жену тоже нельзя было уже рассматривать как иждивенку, ибо она могла сама на себя зарабатывать, но формально, по
Иона Овсеич сказал, что в данном случае закон отстает от жизни, но, покуда он еще существует, надо искать другой путь. Короче, Аня должна сама отправиться в финотдел и лично описать фактическое положение, а именно: она не является иждивенкой, так как может сама заработать. Иосиф, когда узнал, какие планы вынашивает Дегтярь, по-дурацки развеселился: может заработать — это одно, а приносит домой живой рубль — совсем другое, пусть студенточка передаст это своему Овсеичу, большому экономисту.
Аня дословно передала весь разговор, товарищ Дегтярь спокойно выслушал и ответил:
— Стрелки часов не стоят на одном месте. Котляр, ты должна сделать выбор: или — или.
Аня вдруг расплакалась: почти весь последний год у нее на душе так тяжело, что больно заходить в собственный дом. Иона Овсеич, хотя он не медицинский работник, объяснил, что это в порядке вещей, так и должно быть: когда человек после долгой болезни выходит на свежий воздух, поначалу у него всегда кружится голова и покалывает сердце.
Зимой у Ани не было времени поехать к Саше и Пете. Теперь была возможность использовать два дня праздника, выпросить еще на пару дней освобождение, но вопрос упирался в деньги. У Иосифа были деньги, он сам предлагал, но брать после всех разговоров — это идти на прямое унижение. А какая необходимость, если до июля осталось круглым счетом два месяца, и она сможет сама заработать. Слава богу, от мальчиков регулярно приходят письма, один другого в шутку называют лейтенант Котляр-меньшой и лейтенант Котляр-старшой.
Когда зашел разговор о Саше и Пете, у Ионы Овсеича возникла новая идея: написать в училище про гвоздарню Иосифа, и пусть сыновья, без пяти минут командиры Красной Армии, возьмут хорошо в оборот своего папашу-кустаря.
У Ани внутри все оборвалось: нет, это будет позор на весь Советский Союз! Она с трудом уговорила Иону Овсеича отложить и обещала сама обсудить с сыновьями, когда увидятся летом.
Клава Ивановна не одобряла этой уступки: плохой пример, как холера, которая пролезает через любую щель. Оглядываясь на Котляра, Граник тоже понемногу берется за старое. Для Ионы Овсеича это была полная неожиданность: почему Малая до сих пор молчала! Это во-первых. А во-вторых, о каком примере может идти речь, если Иосиф Котляр — инвалид гражданской войны, а Ефим Граник — здоровый бугай!
У Ефима, сказала Клава Ивановна, в свое время вырезали язву желудка и дома маленький ребенок, Соня докупает женское молоко. Язва желудка. Иона Овсеич хлопнул ладонью по столу, его личное дело, а дети есть у каждого: советская власть окружает материнской заботой, и надо целиком потерять совесть, чтобы жаловаться. Клава Ивановна молчала, Иона Овсеич, хотя это было совсем на него не похоже, окончательно разошелся и стал кричать, что с такой психикой и с такими людьми мы еще и через двадцать лет не построим коммунизм. Были всякие Лапидисы, которые ставили нам палки в колеса, насмехались и дошли до прямого предательства, — с ними советская власть покончила раз и навсегда. Но в глубине души еще у многих и многих из нас прячется мещанин, и Ленин был тысячу раз прав, когда предупреждал об опасности мелкобуржуазной стихии.