Дворец и лачуга
Шрифт:
— Сегодня господь бог к нам милостив, — шепнула женщина.
Минуту спустя старик вернулся и, отдавая челнок, сказал:
— Ты права, Костуся, это не моя работа. Уж лучше я примусь за свою машину, а когда кончу ее…
На лице дочери появилось выражение тревожного ожидания. Старик заметил это и продолжал:
— Ты опять думаешь, что я брежу? Но не бойся, теперь меня это уже не раздражает, даже не задевает. Достаточно одного доброго слова, чтобы вознаградить за все, а доброе слово мне сказали вон там, видишь, во дворце. Теперь можете
Он стал ходить по комнате.
— Обещал, что придет ко мне и окажет мне протекцию, пусть только я кончу! А я кончу, о, кончу!
— Хоть бы пришел, — шепнула дочь.
— Кончу, — продолжал Гофф, — и скажу ему так: «Сударь, — скажу я, — я должен вам кое-что сообщить. Мы, как вы видите, очень бедны… — Говоря это, он поклонился. — Злые люди хотят отнять у нас этот участок и дом. Я спасал его, пока у меня хватало сил, потому что это же приданое Элюни… Но теперь вы должны мне помочь!»
Он говорил это с трудом, прерывающимся голосом, сильно жестикулируя. Глаза его дико сверкали.
— «Господа! Я отдаю вам мою машину, спасение человечества, миллионы! Вы же дайте мне за это… так, пустяки… Только не давайте моим сиротам умереть с голоду».
Он обернулся к оробевшей дочери:
— Может, ты думаешь, что меня не выслушают? А? Ты это думаешь?.. Так ты глупо думаешь! Говорю тебе, что нас золотом засыплют… У нас опять будут дом, огород, коровы… Что? Не веришь?
— Верю, — тихим голосом ответила дочь.
— Дом, сад, коровы… Коровы и ежедневно молоко для тебя и для Элюни… Может, ты не веришь?
— Верю, — опять ответила дочь.
— Дом, сад, покой и уважение от людей… О, покой!..
«Так-так-так-так!» — флегматично поддакивали часы.
В это мгновение солнце заглянуло прямо в окно, и потоки света залили убогую комнатку; одновременно с отдаленной костельной башни донесся колокольный звон.
Старик очнулся.
— Что это?
Похоже было, что этот человек задумался над тяжким сновидением.
Колокольный звон, сперва тихий, то усиливался, то снова ослабевал, уходил, возвращался, словно облетал все усадебки тихого района, и повсюду разносил благословение и покой.
— «И ангел господень рече…» — шептала женщина, опускаясь на колени.
— Молись, дочь, за себя и за нашу Элюню, — сказал Гофф.
Сам он не стал на колени, так как был протестантом.
— «Богородице дево, радуйся, благословенная Мария, господь с тобой…»
— И за душу твоей матери и братьев.
Звук колокола стал сильней.
— «Рече же Мария: се аз раба господня…»
— И за всех людей бедных, как и мы, и за ненавидящих нас, — бормотал Гофф.
Казалось, что колокол застонал.
— «И бог бе слово…»
— И за отца твоего, чтобы бог смилостивился над ним…
— О боже! Последняя надежда наша, смилуйся над нами! — шепнула дочь.
— Смилуйся над нами! — как эхо повторил старик, складывая руки и глядя слезящимися глазами в небо.
Потом он приблизился к столу и упавшим голосом снова начал
— «И был день, когда пришли сыны божий предстать пред господа; между ними пришел и сатана.
И сказал господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее.
И сказал господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.
И отвечал сатана господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов?
И сказал господь сатане: вот все, что у него — в руке твоей…»
Старик читал, а между тем настала глубокая тишина. Птицы разлетелись, молящаяся женщина склонила голову к земле, а больное дитя широко раскрыло глаза, словно с изумлением всматриваясь в таинственное сияние, которое наполнило нищую конуру. И казалось, что быстрое течение времени вдруг остановлено и из тысячелетней дали доносится эхо мрачного диалога, окончившегося приговором: «Вот все, что у него — в руке твоей».
В это мгновение какая-то тень тихо скользнула за заборами одичавшего сада, и одновременно скрипнула дверь.
В сени кто-то вошел.
Глава третья
Сатана и семейство Иова
Услышав шум, Констанция вскочила на ноги и машинально оправила складки потертого платья. Гофф поднял голову, и на лице его блеснула радость. Между тем в сенях послышался шорох шагов и, казалось, даже чей-то разговор.
— Это, верно, тот господин!.. — шепнула дочь.
— Из дворца… — прибавил Гофф.
— Ах, боже мой! На вас, батюшка, даже рубашки нет…
— Тьфу! — сплюнул старик и поднял воротник сюртука.
В этот миг двери медленно приоткрылись, и беспокойно ожидающие бедняки увидели в них худую руку, которая протянулась к прибитой у косяка кропильнице. Казалось, эта рука хочет заслонить изображение распятого спасителя, последнего прибежища тех, кого оставили люди. Одновременно сухой голос произнес:
— Слава Иисусу Христу.
Вслед за рукой появилось бритое лицо, темно-синие очки и коротко остриженные волосы, а затем и весь человек, худощавый и низенький. Этот призрак в длинном пальто, с круглой шляпой и палкой в руке продолжал:
— Мир дому честного еретика, который все же боится святой воды. Хи-хи-хи!
— Пан Лаврентий, — пробормотал Гофф, беспокойно глядя на дочь.
— Но долг набожной дочери исправлять пути отца… О да, таков ее долг! — продолжал гость.
— Я только забыла налить… — ответила Констанция, умоляюще складывая руки.
— «Я забыла налить святой воды», — говорил пришелец, — хотя ежедневно повторяю слова псалмопевца: «Окропишь мя, господи, иисопом, и очищен буду, обмоешь мя, и паче снега убелюся». Хи-хи-хи! Добрый вечер, дорогой пан Гофф.