Дворянство. Том 2
Шрифт:
Нет, крестьянкой ей быть точно не хотелось.
Ехать по имперской магистрали оказалось удобно и легко, особенно Елене с ее скудными навыками управления конем. Подковы звонко стучали по камню, которому нипочем были века и миллионы шагов. На дороге встречались крестьяне, торговцы, курьеры, подмастерья, иной люд. Встречались и молодые люди характерной внешности — чистые студенты, наверное, те, кто еще не узнал, что университет покинул столицу. Гремели колесами телеги, фуры и тачки мелких торговцев. Шагал и ехал всевозможный люд бандитско-военного типа, причем эти двигались исключительно по направлению к городу. Несколько раз шумно проезжали
В общем, транспортная жила, питавшая столицу и округу, работала бесперебойно, гоняя потоки людей и товаров. Лишь одно из событий можно было бы назвать необычным — кавалькаду из пары десятков вооруженных всадников, которые мчались в Пайт. Они ощутимо выделялись на общем фоне качеством одежды и оружия. В лошадях Елена не разбиралась, однако свирепые звери тоже казались премиальными. Хотя по всем признакам это была свита дворянина, над ней не вились штандарты и прапоры, обязательные для человека чести. Возглавляли процессию два явных «тарана» с плетьми, за ними следовали предводители. Один очень высокий (это было заметно даже в седле) и одновременно тощий человек с невероятно злобной и уродливой физиономией. У него не было шапки или шляпы, лишь откинутый на спину кольчужный капюшон, так что Елена во всех подробностях рассмотрела клок седеющих волос, подстриженный скорее по мужицкому обычаю. А также, оттопыренные как у вампира уши и тонкие губы, искривленные в виде буквы «П». Судя по выражению «морды лица» этот верзила под два метра высотой ненавидел и презирал мир в целом, а также во всех частных проявлениях.
Вторым человеком была женщина, Елена дала бы ей лет тридцать или немного старше. Обычная дворянка в мужском костюме и хорошей кирасе, которую хозяйка даже не пыталась скрыть под накидкой или плащом. На левой руке усиленная латная перчатка, частичная замена щита при внезапной драке. Лицо дамы казалось очень длинным, будто специально вытянутым по вертикали, но без «лошадиности», имелся в этом даже какой-то своеобразный шарм. Правый глаз скрывался под черной повязкой, широкой, едва ли не на четверть лица, так, что Елена предположила не просто отсутствие глазного яблока, но и наличие уродства или шрамов. Вообще, судя по мимолетному впечатлению, дама была довольно-таки красива и отличалась ухоженностью, которую можно было купить лишь за очень большие деньги.
Лекарка и Насильник благоразумно отодвинулись на обочину, так что избежали эксцессов, а кое-кому доставалось и плетьми. Пеших и тележных разгоняли жестко, без оглядки на богатство и положение. Лишь когда процессия миновала, Елене пришло в голову, что, наверное, она столкнулась, наконец, со знаменитой Одноглазой Стервой, графиней и вдовой Карнавон. Если верить репутации одной из хозяек Пайта, встреча вышла очень и очень успешной, потому что обошлась без последствий. Лекарка проводила взглядом кавалеристов, припомнила, как уверенно предполагаемая графиня держалась в мужском седле и с какой непринужденностью таскала доспехи. Суровая тетка… Не хотелось бы сталкиваться вторично. Интересно, а ее тоже пригласили во дворец к тетрарху? Хотя глупая мысль, конечно же, да.
Так, в неторопливой езде прошло несколько часов. Больше интересных событий не случилось, солнце тихонько покатилось
— Ты не заходишь в Храм, — внезапно сказал Насильник.
— Я там была, — попробовала уйти от ответа Елена, внутренне подобравшись.
Чувствуя, что седокам не до них, животные придержались, зашагали бок о бок по широкой дороге со скоростью пустой телеги.
— Ты избегаешь Дома Божьего, — настойчиво сказал искупитель.
— Да, — призналась Елена. — Избегаю.
— Почему? — Насильник развернулся в седле и внимательно посмотрел ей в глаза.
— Потому что…
Елена качнула головой, стараясь изгнать неприятное, пожалуй, даже страшноватое ощущение, что ничего не закончилось, все продолжается и тянется, тянется…
— Расскажи, — Насильник ухитрился попросить так, чтобы это звучало как указание. Или наоборот, настоять, будто вежливо попросил.
— Не хочу, — пожала плечами Елена. — Слушай, ну хороший же вечер, настроение хорошее, солнце светит, тепло.
— Я очень попрошу, — поднажал искупитель.
— Зачем тебе это? — повернулась к нему Елена. Натруженная вчера поясница заныла тупой болью, будто прося так больше не делать.
— Я следил за тобой, — сумрачно сказал Насильник.
— Ах, ты… — прищурилась Елена.
— И я видел, — искупитель ответил ей прямым, хладнокровным взглядом узких глаз. — Я видел все.
— Ничего ты не видел, — стушевалась женщина, понуро склонив голову.
— Я видел, — повторил в третий раз Насильник. — И было это похоже на одержимость. На то, что само пребывание в святых стенах причиняет тебе боль. Но я стар. Я видел многое. Я привык не судить сгоряча. Расскажи.
— И все это время ты знал? — недоверчиво спросила Елена. — Знал и ждал когда выпадет случай поговорить?
— Да. Я же сказал. Я терпелив.
Елена лишь пораженно развела руками. Подумала и уточнила:
— А если я не захочу отвечать? Или тебе не понравится то, что услышишь?
— Мне не нравятся многие вещи, — меланхолично отозвался искупитель. — Например, твои волосы. Не люблю рыжих. Но я их терплю. Однако если ты одержима…
— Что будет?
— Мы сразимся, — просто и без всякой рисовки ответил Насильник. — Ибо ведьмам и колдуньям вольно ходить по земле, их участь отмерит Пантократор за краем жизни. Но проводнику сил нечистого жить непозволительно.
— Ну, дела, — пробормотала Елена, косясь на протазан искупителя. Насильник по-прежнему лишь слегка придерживал полированное древко самыми кончиками пальцев, но фехтовальщица не сомневалась — начнись поединок, лучше бежать сразу, не принимая бой.
— Ладно, — решилась она. — Но в обмен.
— Чего ты хочешь? — теперь удивился искупитель.
— Твою историю.
— Что? — голос Насильника вдруг стал каким-то сухим, ломким, будто лист в гербарии или многократно перезаписанная кассета.
— Ты хочешь полной откровенности от меня, — рассудила вслух женщина. — Это я понимаю. Но храмовое воспоминание… неприятно. Очень. Я тебе его расскажу. Честно, клянусь милостью Пантократора в Его атрибутах, ничего не утаивая, — Елена подняла вверх палец, надеясь, что выглядит это внушительно. — И под честное слово никогда никому не передавать. Но хочу того же взамен. Равным за равное. Доверие на доверие. Неприятную тайну за такую же тайну.