Дьяволы

Аберкромби Джо

— Это экипаж, — буркнул барон Рикард, — а не обеденное меню.

— Кто бы говорил! — Вигга фыркнула. — Половину этих парней ты уже искусал. Причем, как ты уговариваешь их даться на укус — загадка.

— Я слушаю, понимаю, сочувствую. Веду себя с изяществом и тактом. Поэтому ко мне тянутся, а не шарахаются, как от тебя.

— Ооо, ты бы удивился.

— Скорее ужаснулся. Удивляет, сколько мужчин добровольно ложатся в постель с оборотнем.

— Большинство готово трахнуть что угодно. Да и я не сразу рассказываю про оборотничество.

— А с чего начинаешь? — спросила Алекс.

Вигга

медленно раздвинула ноги, демонстрируя слегка заляпанный промежок штанов.

— С этого, — сказала она.

— Святая Беатрикс... — пробормотал брат Диас, хотя Алекс заметила: он оторвался от письма, чтобы взглянуть на Виггу, и не спешил отводить глаза.

— Если и есть секрет... — Вигга, то ли забыв, то ли нет, что все еще сидит раздвинувшись, задумчиво продолжила, — никогда не стесняйся задавать вопрос. Не бойся ответа. Не плачь над отказом. И хватай обеими руками любой проблеск тепла, что удается вырвать из ледяной тьмы существования.

Алекс медленно кивнула.

— Только и всего, да?

Бальтазар лежал в темноте, прислушиваясь к скрипу корабельных переборок, и чувствовал подступающую тошноту.

Он не мог понять: вечное подташнивание это следствие попытки разорвать магические оковы, унижение от провала или банальная морская болезнь? Да и какая разница? Он ненавидел корабли. Презирал оковы. Гнушался хитрых кардиналов, младенцев-пап, угрюмых рыцарей, высокомерных вампиров и похотливых оборотней. Ненавидел кулаки принцесс. Презирал все.

Дверь скрипнула. С великой неохотой он повернулся. В проеме стояла Батист, смотревшая на него так, будто он был засорившимся сортиром.

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, некогда именовавший себя Ужасом Дамьетты, а теперь объект такого презрения! Его жизнь превратилась в бесконечное, мучительное падение.

— О, — процедил он. — Это ты.

Она приподняла бровь. — Всегда приятно получить теплый прием.

— Полагаю, есть те, кого я желал бы видеть еще меньше. — Он снова уткнулся лицом в подушку. — Но имен не назову. — Хотя прогнать ее Бальтазар не решился. Он разрывался между желанием стенать в одиночестве и потребностью излить кому-то горечь. — Явно ты пришла поиздеваться над моими несчастьями.

— Перевязать рану. — Шаги, щелчок закрывающейся двери. — Но могу вставить пару колкостей заодно.

— Делай худшее. В обоих смыслах. — Он высунул забинтованную левую руку.

Койка скрипнула под ее весом. Бальтазар вздрогнул, когда она вынула булавку и начала разматывать бинт.

— Ай, — буркнул он без особого энтузиазма. — До чего я скатился? Меня лечит бывшая пиратка?

— Я еще помощницей мясника была, если тебя это утешит.

— Уверен, на палубе вовсю ржут над моим жалким видом. — Он уставился в потолок. — Там. Наверху.

— Удивительно, но... не все... крутится вокруг тебя.

— Даже не удостоили обсуждения! Будто мой позорный провал с оковами — не достаточное унижение!

— Ты произвел на меня впечатление.

Он не удержался, оглянулся. — Правда?

— Никогда не видели колдуна, который успел бы обжечься, а потом получить в нос от семнадцатилетней девчонки.

У него даже не хватило сил поправить, что

он маг. После такого провала разве заслуживал он этого титула? Он снова отвернулся к стене, позволил ей возиться с собой, будто он и правда был куском мяса. Бальтазар ни за что бы не признал, но в таком деловом обращении было что-то... успокаивающее. В том, чтобы о нем... позаботились.

— Могло быть хуже, — после паузы сказала Батист. — Был у нас один колдун... как его? Слишком долго этим занимаюсь. Он отрубил себе руку, чтобы освободиться. Ну, лед был его стихией...

— Криомантия.

—...так он заморозил руку и разбил ее кирпичом.

Бальтазар, наверное, должен был ужаснуться. Но это просто слилось с общим фоном кошмара, ставшего его повседневностью. Любопытство перевесило.

— Сработало? — Он повернулся, глядя на нее.

— Нет. Вы, маги, привыкли гнуть мир под себя. Не видите ценности в том, чтобы... отпустить. Покориться чему-то большему. Готово.

Он поднял руку к скудному свету, пошевелил пальцами.

— Спасибо, — сказал.

— Что-что? — Она приставила палец за ухо, наклонившись. — Не расслышала из-за грома твоего самосожаления.

— Бинт... приемлемый. Даже умело наложен. Твое время у мясника прошло не зря.

— Вот это похвала.

— Мне всегда... трудно... признавать чужие таланты. — Вопреки всему, Бальтазар заметил, что чуть улыбается. — Не практиковался.

Нельзя отрицать: у Батист хватало недостатков. Но кто безупречен? Пришлось признать, что даже он скрывает пару мелких изъянов. И бессмысленно отрицать, что в ней было что-то... притягательное. Эта агрессивная уверенность. Своенравная походка. Шрам на губе, сначала казавшийся уродливым, теперь придавал... остроту, опасность, пленительный налет... опыта, что ли.

Одни впечатляют сразу. Других ценишь со временем. Как выдержанный сыр. И часто именно приобретенные вкусы становятся самыми дорогими...

— Чего? — Она сузила глаза, поймав его взгляд.

Он открыл рот, чтобы ответить.

И тут с грохотом, взрывом щепок и облаком пыли в потолок врезалось копье размером с лопату.

Это был военный корабль. Даже такой невежда в морских делах, как брат Диас, не сомневался.

Галера троянского стиля — длинная, смертоносная, быстрая, как копье. Позолота сверкала на поручнях и мачтах, два яруса весел синхронно взрезали воду. На трех треугольных парусах мерцали стилизованные маяки, вышитые золотом, а массивный таран в форме ястребиной головы вздымал облака брызг. Величественное зрелище. Если бы не тот факт, что таран был направлен прямо на них.

— Святая Беатрикс... — прошептал брат Диас, глядя на болт баллисты, вонзившийся в палубу в сантиметре от места, где он сидел, сочиняя очередное неотправленное письмо Матери.

— Не волнуйся, — хлопнула его по плечу Вигга, едва не сбив с ног. — Это был предупредительный выстрел.

— А если бы он попал в меня?

— Тогда... э-э... был бы просто выстрел?

— Мы не сможем уйти! — визжал капитан. — Мы не военный корабль! Надо сдаться!

— Не можем, — буркнул Якоб.

— Папская печать, — барон Рикард показал полосу на запястье, словно извиняясь.