Дьяволы
Шрифт:
— Говорила, что нам пора получить удачу. Не что она пришла. — Она зашагала вниз по склону, ее высохшие волосы вздымались ветром.
— Здесь явно идет война, — проворчал Бальтазар, догоняя.
— И как это ты догадался?
— А кто воюет?
— Сербы?
— В Сербии... Логично. Но какие сербы и против кого?
Батист остановилась у трупа:
— Ты за кого воевал? — она наклонилась, притворно прислушиваясь. — Молчит. — Она двинулась дальше.
— Твоя цель — бесить меня? — заворчал Бальтазар.
—
— У мертвецов?
— Вряд ли возразят. — Она перевернула тело, как бочку, и ловко обыскала карманы. — Не думала, что ты стесняешься трупов.
— Мертвые интересуют меня как тайна мироздания, а не источник мелочи! — Но Батист делала вид, что не слышит. Бальтазар вздохнул, подошел к офицеру с раскроенным черепом и начал стаскивать сапог.
— Блять... — Шнурки были туго затянуты. Пальцы закоченели от холода и соленой воды. — Блять...
— Ну?
Батист стояла над ним, руки на бедрах. На ней были лакированные сапоги кавалериста с латунными шпорами и расшитый мундир с дыркой над сердцем. Под ним пурпурный пояс с четырьмя кинжалами. Ее непокорные кудри выбивались из лесной шапки с облезлым пером.
Бальтазар уставился, пораженный. Как ни злило, но она снова выглядела безупречно:
— Как, черт возьми, ты все успела? Я даже сапог не снял!
— Я немного мародерствовала, — она поправила пояс.
— Не удивлен, — пробурчал он, ковыряя шнурок и ломая ноготь.
— Во время беспорядков в Пруссии, — Батист закатала рукава. — Это искусство, а не наука. Нужно чутье. — Она надела мужской перстень-печатку. — Как думаешь?
— Думаю, ты готова запечатывать важные письма.
— Не впервые. Я плавила сургуч для герцога Аквитании.
— Потрясающе, — сквозь зубы процедил Бальтазар, дергая шнурки.
— Он подписывал сотни, — Батист наклонилась к трупу. — В основном бюрократию. Пару любовных записок. Сургуч уходил в море. — Она схватила штанины. — К концу дня пальцы слипались.
— Для тебя привычное дело, не сомневаюсь.
— Недолго я там проработала. — Резким движением стащила штаны с мертвого. — Герцог любил похабничать.
— Герцоги часто такие. Как я слышал... А-а! — Узлы наконец поддались, и Бальтазар стянул второй сапог.
Батист швырнула ему штаны:
— Должны подойти.
Он сел в мокрую траву, с трудом натягивая холодные штаны, затем принялся за сапоги:
— Черт... Твою мать... Маловаты! — Швырнул один сапог. Тот отскочил к мародеру — уродцу с бородавчатым лицом. Тот мрачно уставился на Бальтазара.
— Обычно я рад гостям, — Бальтазар босиком подошел к другому телу, — но грабеж мертвых — дело интимное. Как справлять нужду.
— Это все наше, — буркнул бородавочник.
— Впечатляет. — Бальтазар окинул долину взглядом. — Вы всех убили?
— Нет, но... — Тот скрестил руки. —
— Это поле боя. Не золотой прииск. Здесь не действуют горные законы. Батист, объясни ему?
— Он с тобой? — зарычал уродец.
Батист изобразила невинность. Сложно, учитывая ее наряд с трупов:
— Впервые вижу.
— Благодарю за поддержку.
Полдюжины мародеров окружили их. Женщина в тряпке на голове ткнула мечом в Бальтазара:
— Кто, блять, этот ублюдок?
— Ага! — Бородавки на лице уродца заплясали. — Кто ты, сука?
Холодная ярость вскипела в груди Бальтазара. Мертвецы вокруг дернулись в унисон.
— Кто я... — Он медленно поднялся. Мародеры попятились, когда два десятка трупов заковыляли за ним. Все, кроме одноногого солдата, падавшего набок. —...по-твоему?
Меч выпал из рук женщины. Офицер с вытекшим мозгом повернулся к ней, булькая кровью из носа.
— Я — Бальтазар Шам Ивам Дракси. — Каждый слог звучал ледяно. — И мое терпение лопнуло. — Он шагнул к уродцу, почти касаясь его носа. — Кажется, ты носишь мои сапоги.
Глава 34
Укушенный монахом
— Сюда, — сказала Вигга, шагая сквозь дюны и наслаждаясь тем, как песчаная трава и травянистый песок щекочутся меж ее пальцев. Она всегда была счастливее всего у воды. Пляжи и бухты, гавани и причалы. Та извилистая лента мира, где земля и море встречаются, дерутся, трахаются и перемалывают друг друга в новые формы, словно несовместимые любовники в бесконечном бурном романе, из которого ни один не может сбежать.
Мысль о таком романе даже вызвала легкое щекотание внизу живота, если честно.
Она смутно помнила, что из-за чего-то переживала, но копаться в этом ужасном бардаке памяти, чтобы снова нарваться на боль, казалось бессмысленным. Каждый раз, когда она искала в голове ответы, выуживала только то, что ранило. Все равно что нырять за устрицами в ебаной помойке. Лучше отпустить.
— Как скорлупки, — пробормотала она.
— Скорлупки? — спросил брат Диас.
Вигга усмехнулась, косясь на него. У монаха был отличный, размашистый шаг, когда он не утяжелял себя молитвами, сомнениями, святыми и прочей дребеденью.
— Точно! Кто бы мог подумать, когда мы впервые встретились в той таверне, что в итоге станем так... понимать друг друга?
Брат Диас надул щеки.
— Жизнь преподносит сюрпризы.
— Ты выглядишь иначе, — сказала она. — Без своего монашеского мешка.
— Это называется рясой.
— Тогда это дурная ряса. Ха! Дурная привычка, понимаешь, ведь...
— Да, — прервал он, — понимаю.
— Ты не смеешься.
— Нет таких шуток о жизни монахов, которых монах не слышал бы тысячу раз. — Он вздохнул с легкой тоской. — В монастыре достаточно времени, чтобы придумать их все.