Дьяволы
Шрифт:
Нога скользнула по кровавой палубе, голеностоп подкосился — он рухнул на колено, боль пронзила пах, все еще не заживший после Венеции. Констанс уже кружил вокруг. Якоб попытался развернуться, поднять щит, но слишком медленно.
Такова была его долгая жизнь — вечное «слишком поздно». Поздно научился. Поздно дал клятвы.
Холодное острие вошло между лопаток, затем боль пронзила грудь. Крик застрял, вырвавшись хрипом. Полукашель, полутошнота.
Он знал, что увидит, глянув вниз. Ничего нового. Клинок выпирал из груди, ткань расползалась, сталь алела
Удар в спину. Говорят, каждый получает по заслугам.
Меч выскользнул из ослабевших пальцев, звякнув о палубу.
Легкие шаги. Констанс плясал вокруг.
— Итак, — он возник в поле зрения. — Последний сюрприз так и не случился? — Поднял расшитый рукав, брезгливо сморщился: — Все пропахло дымом. Я же предупреждал: кончится плохо.
Якоб хрипел, захлебываясь кровью: — А я... — но слова тонули в стали, пронзившей легкие.
Констанс наклонился: — Что-то сказал?
—...предупреждал...
Герцог поднес руку с кольцами к уху: — Прошу?
—...тебя...
— Громче, друг. Ты просто пускаешь пузыри...
Якоб вцепился в него, притянув в объятия.
Констанс ахнул, когда окровавленный клинок коснулся его груди. Глаза расширились от ужаса.
— Все кончается плохо, — прошипел Якоб.
Он дрался на дуэлях всю жизнь. Знал, когда проиграет. Но когда нельзя умереть, ничьи вполне достаточна.
Он рухнул назад. Их вес сделал остальное.
Позолоченное навершие меча ударило о палубу. Лезвие прошло сквозь Якоба, пока крестовина не уперлась в спину. Герцог взвизгнул, когда острие вонзилось в его грудь, вышло у позвоночника и пробило правую руку Якоба.
Не самый благородный конец дуэли, но Якоб не клялся в благородстве. Он был умнее.
Герцог Констанс уставился в лицо Якоба. Глаза вылезали из орбит, жилы пульсировали. Выдохнул кровавый пузырь и обмяк.
Якоб остался там, где все оказываются в конце. Наедине с последствиями своих поступков.
Он лежал, пронзенный. Эфес впивался в спину. Труп Констанса давил сверху. Свободной рукой он слабо дергался. Дышать едва мог, не то что вырваться. Боль была невыносимой.
Горящие лоскуты парусины падали вокруг. Вода поднималась по палубе — холодная соленая волна сменяла горячую кровь.
Он бывал в переделках. Участвовал в легендарных катастрофах. Но это... Это был шедевр.
Он хрипло рассмеялся.
— Вот так загвоздка, — прошептал Якоб.
И море накрыло корму, унеся его.
Часть 3
Сложный путь, легкий путь
Глава 31
Странные попутчики
Брат Диас выполз из холодного Адриатического моря на ободранных руках и коленях, словно Святой Бруно, извергнутый акулой, сокрушенный и кающийся.
Он взбирался по пологому пляжу, казавшемуся горой, жалеемый соленым ветром и волнами. Горло выжигало солью. На четвереньках он задрожал, уставившись на полосу водорослей у кромки прибоя, рыгая и сплевывая, пока волны шумно откатывали гальку.
Перспективы не радовали.
Серые просторы пляжа терялись в дымке, разъедаемые серым морем, усеянные серыми камнями, испещренные лужами, в которых небо отражалось тревожными бликами. Впереди дюны, поросшие чахлой травой и кривые деревья, склонившиеся в одну сторону, словно процессия древних монахов, кланяющихся кардиналу.
Плечи пронзил холодок. Начался дождь.
— Серьезно? — взвыл он к небесам.
В ответ лишь крики чаек, круживших в вышине.
Он судорожно вздохнул. Сдавленно всхлипнул. Со стоном встал, сперва на одну ногу, затем на другую. Пошатываясь, Диас обхватил себя руками и обернулся к морю.
Боже, как далеко он проплыл?
Галера еще дымилась у горизонта, столб дыма растворялся в белесом небе. Он повернулся к пляжу и прищурился. Среди камней мелькнуло что-то бледное. Он заковылял вперед, морщась от острых камешков, впивавшихся в подошвы.
Это была ступня. Босая, с татуировкой из рун.
— Вигга! — Он бросился вперед, хромая. Опыт подсказывал: от оборотней бегут прочь, но он бежал к ней, разбрасывая гальку. Одиночество на этом проклятом берегу было страшнее.
Она лежала лицом в луже, нога закинута на камень, обрывки ткани на щиколотке, волосы раскинулись черным облаком.
— Вигга! — Он шлепнулся в лужу рядом с ней, ухватился за татуированное плечо, пытаясь перевернуть.
— Боже! — Она была невероятно тяжелой. Лицо никак не отрывалось от воды. Он уперся ногами, обхватил ее под рукой и шеей, прижавшись грудью к спине. Кожа скользила, как свиньи в грязи. Больше походило на борьбу, чем на спасение.
— Святая... — он хрипел, напрягаясь, — Беатрикс... — кряхтел, дергая, —...а-а! — Наконец перевернул ее и рухнул на камни, придавленный ее телом, с лицом в мокрых волосах.
— Вигга! — Диас вывернулся из-под нее, ракушки царапали спину. — Проснись! — Откинул волосы с ее лица. Рот полуоткрыт, голова запрокинута.
— Вигга! — Голос сорвался на визг, он шлепнул ее по щеке. — Не умирай!
— М-м... — Он вздрогнул от облегчения, когда она дернулась, застонала, отмахнулась окровавленной рукой. — М-м... — Лицо исказилось, тело затряслось. — М-м... — И она зарыдала, могучие плечи содрогались, слезы оставляли борозды на засохшем песке.
Страх, стыд и отвращение несомненно входили в коктейль эмоций брата Диаса. Солгать, что он не рвался вырваться, было бы легко. Но в итоге он остался на месте, неловко похлопывая Виггу по плечу. Всего час назад он выдергивал стрелу отсюда, но теперь лишь звездчатый струп напоминал о ране. Он издавал неубедительные успокаивающие звуки, будто человек, впервые держащий младенца на руках.