Дым осенних костров

Летэр Линда

Глумливый гогот орков обрушился на опушку.

— Не твой ли родственничек, слякоть? — орали они. — Ты послушай, послушай, как Стылые забавлялись!

Ор разрывал голову Наля на части. Лежа на земле, он в бессилии сжимал кулаки, желая оглохнуть, лишь бы не слышать продолжения. То был четырежды прадед Наля, блестящий военачальник Лайзерен Рожденный под Хвостатой Звездой, после побега из орочьего рабства Безумный. Старшим сыном Лайзерена являлся трижды прадед Наля, нынешний отценачальник рода Рейдар Доблестный. Младший же сын, насмотревшись в детстве на истерзанного духом и телом отца, вошел в историю войн с орками как Глиндор Жестокий.

Когда Гмуд наконец замолчал и утихло

понемногу злобное торжество его товарищей, Шазут отдал приказ собираться в дорогу. По его решению с Наля сняли кандалы, не оправдавшие своего назначения, и заменили их изрядным мотком жесткой толстой веревки. Солнце уже взошло высоко и болезненно слепило глаза пленника, когда орочья повозка затряслась по дороге. Наль забился в самый дальний угол и старался не смотреть на врагов. Его все еще мутило, а тряска усиливала боли.

Шазут внимательно наблюдал за ним какое-то время, а потом достал из тряпья в ящике темную бутыль, сам подошел и ткнул эльфу в лицо:

— Пей!

Судя по недовольному ворчанию банды, это был широкий жест. Наль молча принял предложенное и глотнул обжигающей, горькой нагретой жидкости. Его передернуло; он прижал сжатый кулак к губам под издевательский гогот и зажмурился. Дело не в крепости, как они вообразили. Что напиток напоминал по вкусу, лучше было умолчать. Впрочем, вскоре у него прошла слабость в коленях и даже в голове слегка прояснилось. Менее всего желал он вести беседы с врагами, однако выяснить несколько вопросов было необходимо.

— Что делали вы на лесной дороге? — сквозь зубы спросил он.

— Мы ж не дурни! — хмыкнул жилистый всклокоченный Чуг, задорно скалясь. — Глядим, городишко-то людской давеча весь трясется! Как заладили — Дикая охота! Оранд, Оранд охотился в лесу! Грядут великие напасти!

— Роланд, — непроизвольно поправил Наль.

Чуг неодобрительно блеснул на него глазами, но тут Кучук дал товарищу подзатыльник и бодро продолжил:

— Так мы враз смекнули, какой такой там Лоранд охотился! А ну как тонкохрусты забылись? Вдруг надолго? А мы тут как тут!

Наль отвернулся и через силу стал смотреть на дорогу.

* * *

Громкая речь орков превратилась в ежечасную пытку. Жажда терзала на жаре с небывалой жестокостью, но гордость не позволяла самому просить воды у привычных к условиям врагов. Несмотря на палящее солнце, он был очень бледен. Яркий свет резал глаза, и невольно Наль возвращался мыслями к незавершенному рассказу главаря о гордом пленнике из твайлари, которых за чрезвычайную бледность орки прозвали поганками. Все орочьи прозвища были презрительны и злы, но только оказавшись пленником сам, Наль прочувствовал ни с чем несравнимое ощущение беззащитности перед врагом. Отчаянная жгучая ненависть захлестывала всякий раз, когда Шазут, доставая из-за пазухи украшенный изящной резьбой медальон Лонангара, принимался рассуждать, сколько может стоить Наль, а сколько медальон. Рабы-эльфы ценились в ордах дороже других, переходя уже в разряд редких диковинок, а чем красивее раб, тем больше статуса он придавал своему владельцу. Однако раб мог оказаться непослушным, от него следовало непрестанно ждать подвоха, украшение же, будучи проданным в правильные руки, обеспечивало на какое-то время совершенно безбедную жизнь.

На остановках его отпускали на цепи в ближайшие заросли, а потом волокли, как скот, назад в телегу. Стоило вдали показаться людям, пленника заставляли лечь на пол и накрывали грязной старой рогожей. Звать на помощь было бесполезно; лишь один раз с телегой разминулась достаточно большая и, судя по звукам, неплохо вооруженная группа всадников, но те проскакали

галопом, громко переговариваясь и смеясь. Издали Наль успел заметить короткие голубые плащи с белыми крестами. Ему нужно было на западное побережье, банда Шазута же, выйдя на большой тракт, двигалась прямо к северу, увозя пленника все дальше от праздника солнцестояния, Амаранты и судьбоносного военного похода.

Постоялый двор возник у дороги, когда день перевалил за середину. Громогласно подначивая друг друга в предвкушении обеда и отдыха, орки связали пленнику ноги, проверили узлы на руках, толчком уложили на дно телеги и накрыли рогожей. Наль закрыл глаза. Он старался приглушить измучившую его за двое суток дурноту, улавливая малейшие звуки вокруг. Слух эльфа болезненно усилился. Пролетела стрекоза. Вспорхнула в лесу по ту сторону постоялого двора крупная птица. Новый всадник спешился у дверей, откуда несутся голоса постояльцев и звон посуды… К телеге приблизились еле слышные шаги. Ясный, необъяснимо близкий голос говорил на языке франков. Наль скорее угадал, чем понял фразу:

— Добрый человек, сколько миль отсюда до Виллербанна? Успею ли до наступления ночи, или лучше переждать здесь?

— Чегоо… — презрительный ответ оставленного стеречь добро орка оборвался, не успев толком начаться. Раздался звук двух ударов — второй о землю. Хуже, чем сейчас, положение обернуться все равно не могло: Наль откинул связанными руками грубую ткань с лица и слабо позвал:

— Эй!

— Друг! — темноволосый загорелый эльф в дорожном костюме заглянул в телегу. От ударившего в лицо солнца перед глазами Наля начали расплываться ослепляющие разноцветные пятна. Он различил изумленные оливковые глаза и колото-резаные шрамы на лбу и щеке. Чайка оживилась, потянулась к незнакомцу мордой через телегу. Вестери мгновенно перерезал веревки небольшим кинжалом. Преодолевая головокружение, Наль спешно нашарил в противоположном углу телеги собственные кинжалы, замотанные в тряпье, шпагу для новых мидгардских порядков и меч с ремнями и закрепил на поясе.

— Давай руку, — зашептал вестери, видя состояние пленника. — У конюшни стоит мой конь. Мы уйдем на одном!

— Не могу, — выдохнул Наль, хватаясь за борт. — Там, в таверне, остальная банда. Главарь украл медальон моего отца, погибшего в Последней Войне. Я не уйду без медальона.

Хотя в отдельных случаях речь шла об излишней привязанности к блеску, в основном причиной трепетного отношения к ювелирным изделиям было восхищение эльфов бесценным даром творчества, продуктом высокого мастерства. Особое место занимали родовые реликвии, чья ценность стояла много выше материальной, и потому, несмотря на вящее безумие затеи, вестери не стал возражать.

Немногочисленные постояльцы и голодные путники были погружены в свои занятия, когда от дверей послышался приятный звучный оклик:

— Господа, чья телега стоит без присмотра? Красивое личико увлекло кучера в сарай, а по дорогам немало лихих людей ездят. Неровен час кто уведет лошадей.

Шазут распознал по голосу эльфа, но тот в свою очередь не мог знать, кому принадлежит замаскированная под крестьянскую телега. Благодушная глупость пошла банде на руку. Орки столь высоко оценили Чайку, что вели со своими лошадьми, не оседлывая и не нагружая поклажей. Они не пожелали отдать ее здешнему конюху, и оставили Зогата сторожить ее вместе с пленником. Однако Зогат оказался скверным сторожем. Пристукнув кулаком по столу, Шазут отправил Гмуда вытащить похотливого недоумка из сарая. Недовольно зыркнув в тарелку, на которой оставались еще замоченные в соусе куски жесткой баранины, тот отправился к выходу, в дверях умышленно задев растерянно хлопающего ресницами эльфа плечом.