Дым под масками
Шрифт:
Ему наверняка еще не исполнилось и двадцати. Мальчишка лежал, раскинув руки, весь обсыпанный поблескивающим розовым, как клубничный сорбет, снегом. Смотрел застывшими, забитыми снегом глазами на нависающие черные крыши.
– Пусть следующий Сон о тебе получше будет, приятель, – пробормотал Штефан, торопливо творя над мертвецом знак Спящего, а потом наклонился, перевернул его на спину и стянул с него широкую форменную куртку.
Штефан был не суеверен – да, прошлому владельцу не помогла медицинская неприкосновенность, но это не значило, что
– Чтоб тебе, Вито, тоже присниться, только кривым и с импотенцией, – прошипел он, выглядывая из-за угла.
Он и не подозревал, что в Солоухайм столько людей. Они наполняли улицы, высовывались из окон и размахивали флагами на крышах. То тут, то там мелькали черные мундиры и раздавались выстрелы – далекие хлопки и близкий, пахнущий порохом грохот.
Штефан заметил, что на него смотрит с крыши какой-то мужчина с винтовкой. Решив не проверять, чем привлек его внимание, Штефан нырнул в подворотню и замер.
У стены, спиной к нему, на коленях, заложив руки за голову, стоял светловолосый парень в студенческом сюртуке, подпоясанном обрывком синего знамени. Жандарм в сером мундире приставил револьвер к его затылку.
Штефан успел удивиться. Ему казалось, они стоят так бесконечно долго, замерев в тянущемся мгновении. Между эполетов жандарма по спине тянулась форменная вышивка в виде левиафана. На нее-то Штефан и смотрел, завороженный игрой неверного зимнего света на серебристых нитях.
Потом он успел подумать, что надо убираться, потому что жандарму нужно лишь нажать на спусковой крючок, а потом он обязательно обернется, и может быть, выстрелит и в него.
Но сбежать Штефан не успел – выстрел раздался раньше. Странный выстрел, ударивший отдачей в запястье.
Пару секунд он с недоумением разглядывал револьвер, который держал в руке, а потом поднял глаза. Чешуя левиафана потускнела, залитая кровью. Жандарм лежал на снегу, лицом вниз, а студент, по-прежнему стоявший на коленях, деловито обшаривал его карманы.
– Спасибо! – салютовал он свободной рукой, второй вытаскивая из-за пазухи жандарма револьвер и срывая с мундира аксельбант. – Как вас… чтоб меня, Штефан!
Он с трудом заставил себя сосредоточиться на лице парня. Кажется, это кто-то из тех, кому помогал Томас, Бен… Бенджамин Берг, точно, Бен Берг.
Да какое это имело значение.
Они прожили в Морлиссе больше двух месяцев. Штефан каждый день смотрел на проклятых змей на мундирах жандармов, каждый день носил с собой револьвер. Почему же именно сейчас?
Может, дело в том, что именно сейчас левиафан собирался кого-то сожрать?
– Буду должен, Штефан, – улыбнулся Бен. – Лен-н-нге лив-в-ве!..
Спустя секунду его уже не было – скрылся в переходе. Штефан растерянно посмотрел ему вслед, а потом мотнул головой, стряхивая оцепенение и
Площадь он видел издалека. На виселице перед ратгаузом не осталось свободных петель. Штефан разглядел государственные мундиры казненных. Судя по тому, что шитье блестело медью, а не золотом, до высших чинов повстанцы еще не добрались.
Несколько раз его хватали за полы пальто раненные, но ему приходилось вырываться и бежать дальше – он все равно понятия не имел, что делать. Даже Колыбельных по Уходящим не знал.
Недалеко от взорванной башни ратгауза он заметил мальчика лет двенадцати. Он сидел, привалившись к стене, и зачерпывал дрожащими руками мокрый снег, чтобы оттереть заливающую глаза кровь. На лбу виднелась глубокая царапина. Наверняка ранило при взрыве.
Госпиталь находился рядом с ратгаузом, и Штефан видел его высокий кованый забор.
Можно было попробовать обойти площадь, но это заняло бы слишком много времени, к тому же во дворах все чаще встречались солдаты, которые не знали, что у него есть знак Спящего.
И еще мальчик.
– Ну-ка идем, приятель, – сказал Штефан, подхватывая его под локоть.
– Не пойду! – оскалился мальчик, попытавшись вырваться. – Пустите!
– Я санитар, – соврал он. – В госпиталь тебя отведу, не дергайся. Навоевался уже.
– Я-а-а… – протянул мальчик, немного расслабившись. – Я-а-а…
Штефан быстро оглядел толпу перед ратгаузом.
Здание раскинуло искалеченные взрывом кремовые крылья, словно пытаясь обнять людей на площади.
Одновременно кольнуло раздражение от опасности, которой приходилось подвергаться из-за упрямства Вито и легкое чувство стыда – скорее всего, ребенка никто спасать не будет.
– Р-р-рас-с-ступись! – рявкнул Штефан, проталкиваясь через толпу. – Разойдитесь! Дорогу!
Мальчик, к его удивлению, шел сам, только часто спотыкался. Люди еще не вошли в раж и пропускали санитара с ребенком, кто-то из женщин даже жалостливо охал. Штефану было не до того – позади раздавались выстрелы, слаженные и ритмичные. Так палят не озверевшие от ударившей в голову свободы повстанцы. И ему совсем не хотелось встречаться с теми, кто умеет так стрелять.
Он пытался найти в толпе темные кудри и желтый шарф Вито, но попадались другие цвета – синие, серые, красные. Перекошенные рты, мрачные, злые лица, прищуренные глаза. И оружие, повсюду оружие – винтовки, ружья, какие-то обломки и обрезки металла. Один раз даже мелькнули грабли.
Штефан начинал звереть. Он ненавидел ходить в толпе, тыкаясь носом людям в плечи, а сейчас тыкаться в плечи злым и вооруженным людям хотелось еще меньше. К тому же они загораживали госпиталь, и он никак не мог разглядеть, что там происходит. Мальчишка спотыкался все чаще, и Штефану очень хотелось его бросить. Но тогда протиснуться к госпиталю точно бы не вышло, к тому же протестовали остатки совести.
– Дорогу, пропустите! – рычал он, продираясь туда, где виднелся просвет и черная ограда госпиталя.