Дыра
Шрифт:
Квакин хотел было расспросить поподробней о том, как связаны вонь и возвышение, но тут новое обстоятельство отвлекло его - он услышал журчание.
Квакин прислушался, и установил, что происходит оно из оврага недалеко от дороги.
Надо сказать, что вода, запасенная нашими путниками по местному обычаю в больших орехах, уже на второй день стала пахнуть не лучшим образом. Пить ее можно было. Но заподозрив поблизости ручей, Квакин понял, что хочет нормальной воды - на этой гребаной дороге, под жарким солнцем, пить хотелось почти постоянно.
– Предлагаю сделать привал. Хочу глянуть - что там журчит?
Поставили корзину - прям на дороге, все равно за версту в обе стороны никого не видать - и стали спускаться в овраг.
Но когда Квакин, уже предвкушая первый глоток чистой воды, увидел ручей, он остановился на месте, и потерял всякое желание двигаться дальше.
– Что за фигня!
– не воскликнул он в немалой досаде, - так значит, этот хренов ручей и воняет?
Точно - ручей и вонял. Только это был скорей не ручей, а целая речка, хоть и небольшая. И цвет этой речки вполне совпадал с ее запахом.
– Дерьмо!!
– воскликнул тоже давно мечтавший о нормальной воде Пинок.
– Оно и есть, - сказал Четвертак.
– Из города?
– Конечно.
– Да сколько же там живет рыл?
– Рыл или харь?
– уточнил Четвертак, - свиней там не меньше тысячи, полагаю.
– А харь?
– спросил Квакин.
– Харь будет тысячи три.
Квакин с недоумением хмыкнул:
– И четыре тысячи рылохарь так загадили реку?
Четвертак тонко улыбнулся:
– Видте ли, босс - гадить можно по-разному.
– Сие обстоятельство нам известно, - сказа Квакин, - но в данном случае, полагаю, применяется какой-то особенный, слабо распространенный в иных местах способ!
– Слабораспространенный, но не особенный. Попросту, он называется расслабленьем кишечника, или поносом.
Несколько секунд компаньоня смотрели на Четвертака в недоумении.
– А ведь верно, - сказал Пинок, - именно поносом воняет. Именно им!
– Во всем городе непрерывный понос?
– спросил Квакин.
Четвертак развел руками:
– Ну, я не назвал бы его поносом в обычном смысле этого слова. Скорее - ослабленно-приостоновленным. За столетия местные научились так комбинировать пищу, чтобы несколько ослабить его поистине судьбоносное влияние.
– Судьбоносное?
– Да, -сказал Четвертак, - помните, я сказал, что понасчалу городок сей был самый захудалый в сдешних краях?
Квакин и Пинок покивали.
– Пичина сего состояла в том, что, хотя тут и было немало плодородной земли, единсвенный источник воды - именно, тот, не брегах коего мы имеем удовольствие пребывать ныне - обладал поносотворным действием. Так что пользовались сей плодородной землей в основном те, кого из других земель изгоняли за какие-нибудь проделки. Или они валили сами. Так что со временм в городишке сем скромном собрались две совсем непохожие друг на друга категории людей. Одни сваливали оттуда, где надо быо являть достоинства и конкурировать, потому что не ощущали в себе должных сил. Другие, напротив, были изгнаны за то, что конкурировали слишком нецивилизованными методами. Сами понимаете, что отношения между этими двумя группами оказались далеки от справедливых и равноправных. Попросту, в сдешних традициях то, что сильные помыкают слабыми, как хотят.
И Черветак грустно развел руками.
– А при чем тут преуспеяние?
– спросил Квакин.
– А вот при чем, - отвечал Четвертак, - бандитики-то здешние, с других мест выселенные, подчинив себе местную лохоту, останавливаться на этом, понятно, не собирались. Как, впрочем, и все прочие боссы во всех остальных городах. М вот представьте: налетели наши на ненаших. А потом скрылись в Чисто-место...
– Чисто-место?
– Ну да. Так они стали именовать свой городок. Ведь чем хуже вы пахнете, тем больше это хочется скрыть... И вот, они запелись в своем месте, к чистоте которого местные уже немного привыкли. Приходит армия обиженных ими соседей и становится лагерем. И на следующий день весь лагерь сидит в кактусах и выйти на открытое место не может.
Перевалив какой-то пригорок, так называемая дорога поехала вниз, в пологую долину, по дну которой и протекала речка-вонючка.
И вот оттуда, с перелома дороги, глазам компаньонов открылся, наконец, славный город Чисто-место.
Квакин смотрел на него думал, что это - один из крупнейших в его жизни обломов.
Городишко был невелик - в полчаса можно пройти самым ленивым шагом - но на первый взгляд неприступен. Дело в том, что весь он помещался внутри высоких и с виду каменных стен. Залезть на эти стены без длинных лестниц возможности не представлялось. Квакин ту же прикинул, можно ли наделать таких лестниц их пальмовых стволов. Быть может - но что толку, если несколько сот человек станут бегать по стенам, отталкивать эти лестницы и бросать в осаждающих хотя бы обычные камни? Весь его отряд будет перебит в считанные минуты...
– Сколько в городе ворот?
– спросил Квакин Четвертака.
– Одни. Те, к которым дорога идет.
Квакин присмотрелся:
– Они железные?
– Железные. Таран из пальмовых стволов не берет - расщепляется только так. А кроме пальм, тут ничего не растет.
И не только тут. Твердые деревья, из которых была сделана корзинодержалка компаньонов, не превышают в высоту пяти метров, а в толщину - руку; таран из такого не сделаешь. Да если и удасться сломать ворота - как его тридцать едва обученных бойцов разобьют несколько сот городских?
– И как тебе?
– спросил Квакина Пинок.
– На первый взгляд - такое же дерьмо, как в реке. Но...
– он еще глянул на город, и усмехнулся, - месяц назад я, возможно, поверил бы в крепости, которые невозможно взять. Но не сейчас... Крепость может быть такой, что ее не возьмешь. Но люди, если их достаточно много, всегда имеют слабые звенья. А одного слабого звена хватит, чтобы цепь порвалась.
– В обществе одного слабого звена может и не хватить, - сказал Пинок.
– А в обществе их всегда куда больше, чем одно...
– Квакин снова усмехнулся, - Пинок - я же не зря хочу попасть в город, а не только посмотреть на него со стороны. Одна из самых характерных черт любой человеческой системы - крепко снаружи, слабо внути. Наоборот бывает, но очень редко. И на такие системы, где крепко внутри, не нападать надо, а присоединяться к ним...
Дальнейшие действия компаньоны обсудили заранее.
Квакин и Пинок и дальше играют роль суходольских колхозников, принесших на базар свою жрачку. По чем ее продавать и сколько просить поначалу, чтобы было похоже на правду, Четвертак им сказал. Он же предупредил, что крестьяне должны платиь в городе всякие подати. Но размер и даже точное число их Четвертак не знал, так как служил в армии, а не в страже, ведавшей внутренними делами. Спешить они не будут - сделают вид, что впервые в городе, и никак не могут найти этот самый рынок. Учитывая юный возраст, в это можно поверить. Они будут ходить по городу как можно больше, и внимательно смотреть. Что именно высматривать, Квакин и сам не знал. Он просто полагался на то, что мысли его, уже давно толкающиеся вокруг взятия города, помогут его вниманию обратится на нужные делу детали. Четвертак же со своей бородой и с пустой корзиной, лежащей пока в корзине наполненной, будет изображать колхозника уже распродавшегося, и ботающегося по городу в поисках того, на что потратить свои медяки. Он будет следовать за компаньонами, но не слишком близко - на всякий случай, если понадобится помощь.