Дженнак неуязвимый
Шрифт:
Девушки уложили его на кровать рядом с Чени, расстегнули пояс, стянули одежду и сапоги. Похихикали, пожелали Жакару и его хозяйке веселой ночи и удалились, оставив зажженную лампу. Чени приподняла ее, осмотрела супруга и спросила:
– Почему они зовут меня хозяйкой, а тебя хозяином? Ты знаешь, милый?
– Кхх... нечно...
– пробормотал Дженнак.
– Это по... почетное обрщение... кх... как т-тар и тари в Арс-солане...
– Да ты совсем пьян!
– воскликнула Чени, принюхавшись. — Забыл, что говорят твои одиссарцы: пьющий крепкое вино видит сладкие сны, да пробуждение горько!
– Пьян, - подтвердил Дженнак.
– Т-такой здесь об... обычай: если гость не пьян, значит,
Он закрыл глаза и сосредоточился. Борьба с хмелем была недолгой - в голове прояснилось, исчезло жжение в горле, и больше его не клонило ко сну. Еще один дар долгожителя... Дженнак пошевелился и сел, коснувшись босыми ногами медвежьей шкуры, расстеленной на полу.
– В Сайберне крепкая брага, чакчан. Давно я ее не пробовал... Поистине медвежье молоко!
Чени обняла его, прижалась щекой к щеке, шепнула:
– Хвала Шестерым, мне ее не предлагали. Пришлось бы выпить, раз я в твоем доме... Это в самом деле твой старый хоган?
– Да. Сыновья давно умерли, и живет в нем мой правнук Берлага Тэб, вождь байхольских изломщиков. Атаман, как здесь называют сахемов.
– А эти девушки...
– Дочери Берлаги и тоже мое потомство.
Объятия Чени сделались крепче. Она не спросила про Заренку, а Дженнак не назвал ее имени. Что было, то прошло, оставив зарубку в душе, тоску и память о былом. Теперь у сердца Чени, его светлорожденная возлюбленная... Она будет с ним долго, очень долго, оставаясь такой же прекрасной и юной. Может быть, она проживет еще целое столетие... Может быть, когда завершится ее жизнь, он тоже уйдет в Чак Мооль... Уйдет, чтобы провести ее по тропе из радуги в чертог богов, и встретится там с умершими, с Вианной и Грхабом, с Заренкой, Амадом, Ирассой, с отцом Джеданной и матерью, которую почти не помнил. Встретится с предками, с братьями и со своими детьми...
Впрочем, надежда на это была слабой - вера в богов иссякла, и он не ждал посмертных встреч. К тому же, кем измерена жизнь кинну?.. Даже мудрый аххаль Чиграда из святилища Глас Грома, собиравший сведения о долгожителях, про это ничего не знал. Одно он мог поведать Дженнаку: кинну убивали, чтобы не дать им слишком большую власть, но никто не видел кинну, умершего от старости. Не являлся исключением и Че Чантар — о нем говорили, что он погиб в горах.
Кожа Чени пахла байхольской водой и березовыми листьями.
– Мы летели в Роскву, - молвила она.
– Как мы теперь туда попадем? На одноколеснике из Удей-Улы?
– Боюсь, это невозможно - город окружен изломщиками. Кроме того, нас могут узнать и захватить в любом поселении вдоль Тракта Вечерней Зари. Если Ро Невара послал такой приказ...
Чени кивнула.
– Я понимаю. А если отправиться на лошадях? Тайными лесными тропами?
Глаза у нее заблестели. Должно быть, она предвкушала странствие на вороном жеребце, ночевки у костра, переправы через бурные реки, схватки с дикими зверями и - кто ведает!
– даже с разбойниками.
– Сейчас кончается Месяц Цветов, - сказал Дженнак.
– Если поедем на лошадях, да еще тайными лесными тропами, доберемся до Росквы в Месяце Зноя. А может, Плодов или Войны... Нет, чакчан, нужно лететь по воздуху! Только не вдоль Тракта, а севернее, над лесами, где нет ни городов, ни лагерей взломщиков. Там нас никто не остановит.
– Лететь? На тех крылатых машинах, что сбили «Серентин»?
– Нет. Это боевые крыланы, они не могут плыть по ветру на большие расстояния. Нам нужен воздухолет, пусть не такой огромный, как «Серентин».
– Ты умеешь таким управлять?
– Никогда не пробовал. Они ведь появились недавно... Но я научусь! И потом... потом у нас есть опытный летатель. Ты не забыла про Туапа Шихе?
–
Дженнак вытянулся на постели, оглядел свою прелестную супругу и улыбнулся.
– Во-первых, ему не известно, что мы беглецы. А во-вторых, тебя он доставит куда угодно, хоть в Роскву, хоть на Дальний материк или в Инкалу, во дворец твоего предка Че Чантара. Тебя доставит! Ну и меня заодно.
* * *
Над снежными пиками разгоралась утренняя заря. Переход от темноты к свету радовал глаз феерией красок: в начальный миг вершины гор казались фиолетовыми, синими, лиловыми, потом первые солнечные лучи заливали их золотисто-розовым и пурпурным, и, наконец, яркое солнце заставляло искриться льды и снега белым и серебристым. Восход словно приветствовал богов и напоминал о них людям; синее было цветом Сеннама, лиловое - Тайонела, золотое и розовое - Арсолана и Одисса, а белое и серебристое принадлежало Мейтассе. В этой палитре не хватало черной и серой красок Коатля, но под ледяными шапками, где виднелся каменный монолит, темные цвета преобладали, так что бог Мрака и Великой Пустоты не был обижен. Скорее, наоборот — грозное величие гор чаще напоминало о Коатле, чем о других божествах.
Строение из обтесанных камней прилепилось к горе в нескольких сотнях бросков копья от снежной границы. Плавные обводы стен и плоская кровля делали его похожим на огромную шапку или жернов, частью уходивший в скалу, частью выдававшийся над крутыми бесплодными склонами. Строение было большим, не меньше ста шагов от скалы и до края крыши. Но видимая его величина являлась иллюзорной, ибо не давала представления о залах, камерах и коридорах, упрятанных в земные недра. Весь этот комплекс назывался у жителей гор Очи-Шамбара-Тху, что можно было перевести на другие языки Эйпонны по-разному: Гнездо Богов, Святая Твердыня или, в самом простом случае, Место-Где-Они-Появились. Горцы знали, что это место им полагается беречь и охранять, что не было трудной задачей: троп и дорог в их страну никто не прокладывал, а в диких ущельях и в снегах перевалов погибло бы любое войско. Пришельцев здесь подстерегали многие опасности: от громких звуков с гор сходили лавины, воздух был разреженным и непривычным для жителей низин, к тому же не знавших, как защититься от холода, бурь и ослепляющего света. И они, конечно, не нашли бы здесь ни пищи, ни топлива, ни укрытия от снегопадов и ветров. Лишь очень сильный человек мог проникнуть в эту горную страну - если бы стражи задремали. Но такого не случалось. Стражи были бдительны, а их колчаны - полны стрел.
На кровле строения, похожего на шапку, стоял мужчина. Широкоплечий, высокий и гибкий, он отличался от низкорослых горцев как сокол от ворона, хотя одет был так же, как одевались местные вожди, в длинную светлую рубаху, плащ из шерсти и сандалии. Глаза у него были зеленовато-серыми, линия губ - решительной и твердой, темные блестящие волосы падали на плечи, а подбородок раздваивала глубокая вертикальная складка.
Он приходил сюда на восходе, чтобы встретить солнце и спеть благодарственный гимн. Для местных горцев светлый Арсолан не был богом, как и остальные Кино Рао, которых принес в мир людей Оримби Мооль, Ветер из Пустоты, и потому жители гор не радовали Шестерых молитвами и песнопениями. Они поклонялись ясному и зримому, земле, камням и снегу, от которых зависела их жизнь, они почитали предков, своих вождей и Мать-Ламу, дарившую шерсть и молоко. Кино Рао были для них существами могущественными и странными, но все-таки людьми, ибо они не являлись тенями усопших и походили не на камень, землю и снег, а на людей.