Джонатан Стрендж и мистер Норрелл
Шрифт:
— И как, по-вашему, тот согласится? — с сомнением проговорил доктор Грейстил.
— Понятия не имею! — Тон лорда Байрона красноречиво указывал на неуместность самого предположения: неужели величайший поэт эпохи станет вникать в подобные житейские мелочи? Последовало минутное молчание, а потом его светлость заметил уже более естественным тоном: — Если честно, мне кажется, он не приедет. Я читал письмо Стренджа. Оно полно несвязных измышлений, которые никто, кроме сумасшедшего или волшебника, понять не сможет.
— Как печально! — заметил доктор Грейстил. — Крайне печально. Еще позавчера мы вместе гуляли. Он казался таким жизнерадостным! Не могу понять, как же можно всего лишь за одну ночь перейти от полного здравомыслия к полной невменяемости. Скорее всего, существует какая-то естественная причина. Возможно, инфекция…
— Чепуха! — решительно возразил Байрон. — Причина-то как раз исключительно метафизического свойства. Заключается она в той пропасти, которая разделяет истинное состояние человека и то, к которому он стремится, в борьбе духа и плоти. Простите, доктор Грейстил, но в этих делах я имею вполне достаточный опыт, а потому могу говорить со знанием дела.
— Но… — доктор нахмурился
— Могу сказать одно: до того, как помешаться на покойной жене, он был одержим Джоном Аскглассом. Наверное, вы тоже заметили? Мне крайне мало известно об английской магии, а сами волшебники всегда казались кучкой скучных стариков. Единственное исключение — Джон Аскгласс. Он — совсем иное дело! Волшебник, подчинивший себе обитателей Иноземья [153] ! Единственный, кому удалось победить смерть! Маг, которого сам Люцифер вынужден был признать ровней! И вот, всякий раз, как Стрендж сравнивал себя с этим титаном — а он не мог не сравнивать время от времени, — он осознавал себя тем, кто он есть: жалкой приземленной посредственностью! И вот достижения, столь ценимые на заброшенном островке [154] , рассыпаются в прах. Как тут не впасть отчаянье! Кто смертен, тот не должен искать того, что за пределом смерти [74+] . — Байрон замолчал, словно пытаясь запомнить последнюю фразу, чтобы потом вставить в поэму. — В сентябре в швейцарских горах на меня самого напала подобная меланхолия. Я бродил, каждые пять минут слыша гром обвалов, — казалось, Бог вознамерился меня уничтожить! Душа разрывалась от бессмертных устремлений. А порою боль становилась настолько острой, что хотелось пустить себе пулю в лоб. Единственное, что удержало от безумного шага, — мысль о том удовольствии, которое моя смерть доставит теще.
153
Поэтичное наименование Страны фей.
154
Лорд Байрон имеет в виду Великобританию.
74+
Кто смертен, тот не должен, искать того, что за пределом смерти — Байрон, «Манфред», акт II, сцена IV, пер. И.Бунина.
Меньше всего на свете доктора Грейстила волновала судьба лорда Байрона, так что тот мог спокойно застрелиться, когда пожелает. Однако сама идея встревожила доктора.
— Вы считаете, он может себя убить?
— О, разумеется!
— Что же делать?
— Что делать? — Вопрос поэта прозвучал эхом. — А почему вы считаете, что необходимо что-то ДЕЛАТЬ! — несколько озадаченно добавил он, затем, видимо, решив, что речь уже и так слишком долго идет о другом человеке, решил перевести разговор на собственную персону. — Вообще-то, доктор Грейстил, я рад, что судьба свела меня с вами. Дело в том, что я прихватил из Англии собственного врача, однако уже в Генуе был вынужден его уволить. А сейчас мне кажется, что начинают качаться зубы [155] . С чего бы это? Взгляните-ка!
155
См. письмо Байрона к Августе Ли от 28 октября 1816 г.
Байрон открыл рот и начал демонстрировать доктору зубы. Доктор Грейстил осторожно дотронулся до крупного, очень белого и крепкого зуба.
— Они совершенно здоровы, — заметил он.
— О, вы так считаете? Боюсь, это ненадолго. Я старею. Чахну и сам это чувствую. — Поэт тяжело вздохнул, но тут же, словно подумав о чем-то более радостном, добавил: — А знаете, эта история со Стренджем подоспела как раз вовремя. Я сочиняю поэму о маге, который силится противостоять Необоримым Духам, вершащим его судьбу. Конечно, в качестве прототипа для мага Стрендж не совершенство, ему недостает истинно героических черт характера. Но ничего, здесь я для яркости добавлю кое-что из собственной индивидуальности.
Мимо прошла очаровательная молодая итальянка. Байрон моментально склонил голову под каким-то странным углом, прикрыл глаза и вообще принял такой вид, будто вот-вот зачахнет от хронического несварения желудка. Доктор предположил, что поэт хочет продемонстрировать прекрасной особе истинно байронический профиль и подлинный байронический дух.
Санта-Мария Дзобениго, Венеция
Джонатан Стрендж — преподобному Генри Вудхоупу
3 декабря 1816
Мой дорогой Генри!
Ты готов прочитать удивительную новость? Так вот, я видел Арабеллу. Да, видел ее и даже с ней разговаривал. Разве это не грандиозно? Разве это не лучшее из всех возможных известий? Ты мне не поверишь. Однако это был не сон, не пьяный бред, не приступ безумия и не воздействие опиума. Рассуди сам: стоит только принять, что на прошлое Рождество в Клане мы оказались частично заколдованными, как все сразу становится вероятным и возможным. Согласись, есть немалая ирония в том, что как раз я и не распознал магию.
В свою защиту могу сказать лишь то, что колдовство носило неожиданный характер и исходило из совершенно непредвиденного источника. И все же, к своему огромному стыду вынужден признать, окружающие оказались куда сообразительнее. Джон Хайд сразу почувствовал неладное и пытался меня предупредить, а я не захотел его слушать. Даже ты, Генри, упрекнул меня в том, что я слишком погрузился в книги, пренебрегая и обязанностями,
156
Поздние венецианские письма Стренджа (в частности, письма к Генри Вудхоупу) получили такое название во время первой публикации в Лондоне в январе 1817 г. Юристы и исследователи магии спорят и, без сомнения, будут спорить о законности этой публикации. Сам Джонатан Стрендж определенно не давал согласия на издание писем; Генри Вудхоуп также утверждает, что не разрешал их публиковать. Последний также заявил, что письма претерпели изменения и дополнения, сделанные, судя по всему, Генри Ласселлзом и Гильбертом Норреллом. Джон Сегундус утверждает, что в «Жизнеописании Джонатана Стренджа» напечатал эпистолярное наследие волшебника в том варианте, который они с Вудхоупом считают оригинальным, — он здесь и приводится.
Санта-Мария ДзобеНиго, Венеция
Джонатан Стрендж — преподобному Генри Вудхоупу
6 декабря 1816
Мой дорогой Генри!
После того, как я отослал тебе первое письмо, меня замучили угрызения совести. Ты знаешь, что я никогда тебе не лгал, не лгу и лгать не собираюсь, однако должен признать, что не рассказал достаточно для того, чтобы можно было получить ясное представление о нынешнем положении и состоянии Арабеллы. Да, она не мертва, но…… под землей, внутри холма, который они называют бругом. Жива, и не совсем жива — но и не мертва — заколдована. С незапамятных времен они похищают христиан, чтобы обратить в слуг или — как в данном случае — заставляют их принимать участие в собственных тоскливых развлечениях: танцах, пирах, бесконечных пустых торжествах. Однако главный и самый горький упрек, который я бесконечно обрушиваю на собственную голову, заключается в том, что я предал Арабеллу — ту, которую был призван оберегать и защищать.
Санта-Мария Дзобениго, Венеция
Джонатан Стрендж — преподобному Генри Вудхоупу
15 декабря 1816
Мой дорогой Генри!
Так грустно признаваться, но у меня появились еще более серьезные основания для беспокойства, чем те, о которых я писал в прошлом письме. Делаю все, что могу придумать, дабы разрушить оковы ее мрачной тюрьмы, однако совершенно безуспешно. Ни одно из известных науке заклинаний не способно пробить и малую брешь в столь древних чарах. Вероятно, во всем английском каноне просто нет заклинаний такой мощи. Даже рассказы о том, чтобы волшебникам удавалось освободить пленников Страны фей, чрезвычайно редки. Вернее, я не помню ни одного подобного случая. В одной из книг Мартин Пейл описывает, что порою эльфы устают от присутствия земных гостей и без предупреждения выдворяют их из бруга. Несчастные пленники оказываются в родных краях, но через сотни лет после того, как их покинули. Может быть, так и будет. Арабелла вернется в Англию через много лет после твоей и моей смерти. Честно говоря, от одной этой мысли становится холодно. Не стану скрывать: мне сейчас очень плохо; самая черная меланхолия целиком поглотила мою душу. Время со мной не в ладах. Круглые сутки царит глухая полночь. У меня были и настенные часы, и карманные — я разбил и те, и другие из-за того, что они надо мной насмехались. Я не сплю, не могу есть. Пью много вина — и кое-что еще. Время от времени, очевидно, теряю рассудок. Трясусь, смеюсь и плачу одновременно. Как долго это длится, не знаю — возможно, час, а может быть, и весь день. Впрочем, довольно. Суть дела в безумии. Очевидно, я первым из английских волшебников это осознал. Норрелл прав: мы можем обойтись без помощи эльфов. Он сказал, что у сумасшедших много общего с эльфами, но тогда ни я, ни он сам толком не понимали всей важности этих слов. Генри, если бы ты только знал, как отчаянно мне тебя здесь не хватает. Почему ты все не приезжаешь? Может быть, заболел? Я не получил ответа ни на одно из своих писем, но, возможно, ты уже в пути, и эти строки тебя не застанут.
— Тьма, горе и одиночество! — торжествующе воскликнул джентльмен. — Вот что я наслал на него, и вот что предстоит ему в ближайшие сто лет! О, как низко он пал! Как окончательно повержен! Я победил! Победил! — Глаза триумфатора сияли, он радостно хлопал в ладоши.
В комнате Стренджа, на самом верхнем этаже большого дома в приходе Санта-Мария Дзобениго, горели три свечи: одна на столе, вторая на крашеном комоде, а третья — в настенном канделябре недалеко от двери. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что это единственный свет на земле. За окном лежали мрак и безмолвие. Стрендж, давно не бритый, с воспаленными красными глазами, колдовал.
Стивен наблюдал за ним с жалостью и ужасом.
— И все же он не так одинок, как мне бы хотелось, — недовольно пробурчал джентльмен. — У него какой-то гость.
И впрямь: невысокий темноволосый человек в богатом наряде, опершись на комод, с живым интересом наблюдал за действиями волшебника. Время от времени он вынимал из кармана записную книжку и что-то отмечал.
— Это лорд Байрон, — узнал Стивен.
— Кто он такой?
— Очень порочный джентльмен, сэр. Поэт. Поссорился с женой и соблазнил собственную сестру.