Джонатан Стрендж и мистер Норрелл
Шрифт:
— Прошу прощения?
— Пророчество Короля.
Стрендж вспомнил Винкулюса: встав из зимних зарослей, тот старательно отряхивал одежду от земли, листьев, семян. Вспомнил, как, стоя на зимней дороге, тот торжественно что-то декламировал. Однако, что говорил Винкулюс, Стрендж начисто не помнил. Тогда он не собирался становиться волшебником, а потому и не слушал.
— Мне кажется, я вспоминаю о каком-то предсказании, мадам, — ответил он, — но, по правде говоря, я слышал его давно и не помню. Так что же предрекает нам пророчество? Другому волшебнику и мне?
— Поражение.
От неожиданности Стрендж даже заморгал.
— Я…
Дама промолчала.
Слишком ли поздно для поражения? Стрендж не мог сказать точно. Он подумал о мистере Норрелле в доме на Ганновер-сквер, о мистере Норрелле в Хартфью, о мистере Норрелле, выслушивающем комплименты министров и любезно беседующем с принцем-регентом. Забавно, что он черпал уверенность в успехах мистера Норрелла, однако в тот миг ничто не казалось таким же прочным и непоколебимым. Фея, конечно, ошиблась.
Следующие несколько минут они были заняты танцем. Когда строгий порядок музыки снова свел их вместе, дама заметила:
— Очень смело с вашей стороны было сюда явиться!
— Почему? Чего я должен бояться, мадам?
Она рассмеялась.
— Как, по-вашему, сколько английских волшебников навечно осталось лежать в этом бруге? Под этими звездами?
— Не знаю.
— Сорок семь.
Стрендж невольно поежился.
— Не считая Питера Поркисса. Однако он был не волшебником, а профаном [148] .
148
Бедой средневековой Англии было обилие профанов. Слово это, теперь ругательное, означало любого непосвященного, но прежде всего — волшебника-неумеху.
— Ясно.
— Не притворяйтесь, будто понимаете, о чем я говорю, — резко заявила дама. — Вам не ясно ровным счетом ничего.
Стрендж снова не нашелся, что ответить. Она так быстро раздражалась. С другой стороны, что в этом необычного? И в Бате, и в Лондоне дамы очень часто притворяются, будто бранят тех джентльменов, чьего внимания добиваются. Судя по всему, эта особа принадлежит к тому же разряду. Он решил рассматривать суровую манеру просто как вид кокетства. Может быть, это ее немного успокоит? Непринужденно рассмеявшись, волшебник заметил:
— Кажется, вам известно многое из того, что происходило в этом бруге, мадам.
Он ощутил легкий трепет, произнося столь древнее и романтичное слово.
Дама пожала плечами.
— Я гощу четыре тысячи лет [149] .
— Я был бы счастлив побеседовать на эту тему, когда сможете найти время.
— Лучше скажите, когда вы сам сможете еще раз найти время! Я готова ответить на все вопросы.
— Вы очень добры. Благодарю.
— Не за что. Значит, ровно через сто лет?
149
Некоторые авторитетные ученые отмечают, что вечные эльфы нередко ссылаются на значительный период времени, как на «четыре тысячи лет». В данном случае фея всего лишь хочет сказать, что знает эти места давным-давно, с тех незапамятных времен, когда никто и не пытался считать годы, века и тысячелетия. Многие эльфы на вопрос
— Что? Простите, не понял…
Однако, судя по всему, дама решила, что и так сказала слишком много, а потому гость не смог добиться он нее ничего, кроме заурядных замечаний относительно бала и танцующих.
Музыка смолкла, и они расстались. За всю жизнь Стрендж еще ни разу не вел такой странной беседы. С какой стати она не верит, что магия в Англии возродилась? И что за глупости насчет сотни лет? Он утешал себя мыслью, что особа, которая почти не покидает древний особняк в глухом темном лесу, вряд ли ясно представляет события в мире.
Стрендж присоединился к тем, кто наблюдал за танцами, стоя возле стены. Во время следующей фигуры рядом с ним оказалась особенно хорошенькая дама. Однако с красотой ее лица резко контрастировал глубоко несчастный вид. Она положила руку на плечо партнера, и волшебник заметил, что на очаровательной ручке не хватает мизинца.
«Странно! — подумал он, непроизвольно дотронувшись до кармана, в котором лежала коробочка из серебра и фарфора. — Может быть…» Однако в результате какой цепочки событий некий волшебник мог дать эльфу палец кого-то из его, эльфа, домашних? Логика отсутствовала полностью. Может быть, никакой связи и нет.
Однако рука дамы казалась такой маленькой и белой… Сомнений не оставалось — лежащий у него в кармане палец подойдет ей совершенно точно. Стрендж был заинтригован, он решил непременно приблизиться к незнакомке и спросить, как она утратила палец.
Танец закончился. Дама разговаривала с другой особой, стоявшей к нему спиной.
— Прошу меня извинить… — начал Стрендж.
Другая особа обернулась. Перед ним стояла Арабелла.
На ней было белое платье с накидкой из голубой сетки, украшенной бриллиантами. Они сияли, словно снег на солнце. Такого наряда, таких украшений у нее никогда раньше не было. Прическа сверкала крошечными, похожими на звезды, цветами, а вокруг шеи вилась черная бархатная лента.
Арабелла смотрела со странным выражением — во взгляде ее смешались удивление, восторг, неверие и даже страх.
— Джонатан! Посмотри, дорогая, это же Джонатан! — воскликнула она, обращаясь к подруге.
— Арабелла, — заговорил Стрендж. Не зная, что сказать, он протянул к ней руки, однако она даже не прикоснулась к ним. — Словно не отдавая себе отчета, Арабелла отступила на шаг и крепко ухватилась за руку незнакомой дамы, как будто та теперь — ее единственная защита.
Незнакомка, подчиняясь призыву Арабеллы, взглянула на пришельца.
— Обычный мужчина, ничего особенного, — холодно заметила она, потом, словно почувствовав, что пора завершать эту встречу, продолжила: — Пойдем, милая, — и потянула Арабеллу прочь.
— Подожди! — мягко возразила Арабелла. — Мне кажется, он пришел нам помочь. Ты не думаешь, что такое возможно?
— Не знаю, — с сомнением произнесла незнакомка и снова взглянула на Стренджа. — Нет, вряд ли. Думаю, причина кроется в чем-то другом.
— Да, ты предостерегала меня от бесплодных надежд, — сказала Арабелла, — и я всегда старалась следовать твоему совету. Однако он здесь! Значит, я не ошиблась, думая, что он не сразу меня забудет.