Джонни Бахман возвращается домой
Шрифт:
Повар, который за это время оборудовал место для кухни и даже натянул брезент между двумя деревьями, был приятно удивлен, когда Джонни в третий раз вернулся к кухне с охапкой сухих сучьев. Он молча указал на стол, где на чисто выскобленной доске стоял завтрак: лежали хлеба и колбасы, а рядом стояла алюминиевая кружка с дымящимся чаем.
Поев, мальчуган снова взялся за топор.
Тут навстречу ему вышла Ганка. Она выглядела бледной. На ней была длинная белая рубашка, а на плечи она накинула одеяло. В одной руке она держала, полотенце, в другой — кусок мыла. Зевая,
— Ты что здесь делаешь так рано?
Джонни поспешно ответил:
— Я помогаю дяде Коле. Я уже принес и порубил целую охапку сучьев.
Девушка поежилась: ей было холодно.
— Когда сучьев будет достаточно, — добавил Джонни, — я спрошу дядю Колю, можно ли снова почистить картофель.
— Сегодня будет каша, чтобы тратить меньше времени, — промолвила Ганка. — Кстати, из тебя выходит кое-какой толк!
— Что? — осторожно спросил Джонни.
— Вчера на шоссе ты так кричал, как будто хотел один завоевать Берлин.
— А, это, — с облегчением пробормотал Джонни, поняв, что упреков не будет.
— А куда ты делась вчера вечером? — осмелев, спросил он.
— Я так устала, что спала как убитая. Ничего удивительного, прошлой ночью была на дежурстве, этой ночью… — она запнулась. — А где ты спал? — спросила она вдруг.
«Ну, теперь все», — подумал Джонни. Он показал на кухонную повозку и тихо сказал:
— Вон в ней…
Девушка внимательно посмотрела на Джонни.
— И ты мог в ней спать?
Он немного помедлил, а затем уклончиво ответил:
— Да, только доски были немного жестковаты…
— Ну? — Ганка сделала паузу. — А пони? Ты снова слышал, как он плачет?
«Что ей сказать на это?» Он пробормотал что-то неразборчивое.
Девушка выпрямилась, так что одеяло чуть не съехало у нее с плеч.
— Ну хорошо, — сказала она, — то, что ты знаешь, держи при себе.
И она скрылась за натянутым брезентом.
Джонни взял толстый сук и ударил по нему топором с такой силой, что обе половинки разлетелись в разные стороны, а топор глубоко вонзился в пенек. За брезентом забренчала миска. Затем Джонни услышал, как девушка стала фыркать и плескаться. Он распрямился.
— А что с Петей? — решился он спросить. — Что он сейчас делает?
— Он еще спит.
— Он скоро встанет?
Над брезентом появилась голова девушки. Глаза Ганки были зажмурены, лицо покрыто тонким слоем мыльной пены.
— Давай оставим его в покое, — сказала она, — и ты меня тоже. Мне надо спешить. Через какие-нибудь полчаса здесь начнется настоящее столпотворение!
21
Столпотворение.
Джонни нужен дяде Коле.
Теперь плачет Ганка.
То, что Ганка назвала столпотворением, не заставило себя долго ждать. Началось с того, что приехало несколько грузовиков. С разных сторон подъезжали колесные бронетранспортеры, в которых, плотно прижавшись друг к другу, сидели или лежали солдаты. Машины каждый раз останавливались неподалеку
Джонни, которому после заготовки дров было поручено подтапливать походную кухню, среди санитарок узнал и Ганку. Почти все солдаты на грузовиках были перебинтованы. Форма на них была порвана и пропиталась кровью. Многих приходилось снимать с машин на руках, Тетя Даша, которая распоряжалась очередностью подъезда машин к палаткам, наклонялась то над одним раненым, то над другим и тихо что-то говорила им. Видимо, она утешала или давала советы. Она и сама помогала переносить раненых. Солдат перевязывали и размещали в палатках.
Только к полудню наступило временное затишье. Грузовики уехали, и место для приема раненых опустело. Однако сильное нервное напряжение у санитаров долго не проходило.
Из палатки с флагом вышла стройная женщина. Она выглядела несколько иначе, чем медсестры или санитарки, и, судя по виду, была погружена в какие-то свои мысли. На ней был белый передник из клеенки. Мимо нее пронесли носилки, покрытые белой простыней. Женщина бегло взглянула на них. Прислонясь к туго натянутому канату палатки, она закурила папиросу. Быстро сделав несколько затяжек, снова исчезла в палатке.
Дядя Коля несколько раз посмотрел на свои карманные часы и вдруг заторопился. Он открыл острым кухонным ножом около пятидесяти банок мясной тушенки, предназначенной для каши. Джонни, обвязанный слишком большим для него передником, высыпал в котел содержимое консервных банок.
Тем временем к кухне стали подходить санитарки. Они по двое несли высокие гладкие бачки, которые повар доверху наполнял кашей с мясом. С небольшим бачком подошла и Ганка. Она выглядела бледной, ее маленькая белая шапочка, прикрывавшая волосы, сползла набок.
— Помочь тебе? — спросил Джонни, когда повар наполнил ее бачок.
Девушка провела рукой по лбу.
— Очень тяжелый день сегодня. Давно уже не было сразу так много раненых, — с горечью вздохнула она.
Джонни нагнулся к бачку, чтобы взяться за ручку. Ганка слабо отмахнулась:
— Не надо…
— Я смогу, — сказал Джонни. — Знаешь, я сегодня уже так много сделал: топил кухню, чистил овощи, даже у большого котла стоял. Если хочешь, я помогу тебе с бачком…
Вдруг он заметил на глазах у Ганки слезы. Он испуганно спросил:
— Что-нибудь случилось?
Ганка молчала.
— Уж не с Петей ли?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Среди раненых, — сказала она, — находится и товарищ Ешке.
Мальчуган непонимающе смотрел ей в лицо. Рукавом халата Ганка вытерла слезы и снова постаралась казаться равнодушной. Наконец Джонни понял.
— Эрнст Ешке, это — один из двух хороших немцев?
— Да.
— Я хотел бы его увидеть.
— Нельзя.
— Почему?
— Он тяжело ранен и все еще находится без сознания. Вон там, — она показала на палатку с флагом, у которой недавно стояла молодая, изящная женщина, — его сейчас как раз оперируют,