Джонсон

Ганеша

– А если он честный труженик, копил, копил…

– Накопительство – это ужасный грех, – усмехнулся Виталий. – Оно высасывает кровь из экономики. Деньги существуют лишь для обмена их на товары производства.

– А если ты уже купил всё, что тебе необходимо?

– Тогда – на средства производства. Или на то, что помогает нам их сэкономить. Деньги должны делать деньги, а не лежать под матрацем. Добро пожаловать в капитализм! Пора выкинуть из головы эти совковые стереотипы, когда деньги были, а купить на них было нечего. Да к тому же я что-то не припомню, чтобы ты или я с береговой зарплаты смогли скопить хотя бы сотку баксов. Мы кидаем только морских и барыг. А у них соткой больше, соткой меньше… К тому же, кидая, мы заставляем человека быть осторожнее. Если бы не

мы, его всё равно бы кинули, ведь он потерял бдительность, расслабился и начал доверять. Но уже – по крупному! Так что, кидая, мы приносим очевидную пользу. Можно сказать, оказываем услуги населению.

Своей подруге Анжеле, у которой он жил во время ремонта, Виталий так и говорил, что работает в сфере услуг на каком-то мифическом грузовичке.

– Она видит, мальчишки за мной каждое утро на «Кресте» подкатывают. Что я могу ей сказать? Развожу чипсы. А кого я там на самом деле развожу, её иметь не должно.

– А как именно ты отработал сотку?

– Как, как… Есть один доллар?

– Да, – произнес Банан. Порывшись в бумажнике, достал доллар и протянул его Виталию.

– Смотри, складываешь его в четверо, вот так. Понял? А сотка есть? Да не бойся, я покажу и отдам. Я ж не фокусник, – усмехнулся он.

– Да кто тебя знает, – недоверчиво усмехнулся Банан и нерешительно вынул сотню.

– Эту я беру у клиента, типа для обмена её на рубли, и что-то говорю ему. Не важно что. Типа, а она точно настоящая? А где ты её взял? И одновременно не спеша складываю её точно так же. Видишь?

– Ну и?

– Дай на секунду лопату. Мне надо показать.

– Ну, на, – произнес Банан, недоверчиво протягивая ему бумажник.

– Доллар прижимаю снизу мизинцем, а сотку его ложу сверху. Потом вытягиваю шею, смотрю за ним через плечо и говорю испуганно: «Менты!». И когда он на мгновение оглядывается, я быстро переворачиваю лопату и доллар оказывается сверху, а сотка – снизу.

Несмотря на узловатые пальцы, это получилось у него довольно ловко.

А если бы он на них смотрел, получилось бы ещё ловчее.

– Ловко! – довольно усмехнулся Банан.

– А когда он тут же поворачивает голову обратно и смотрит на бумажник, я протягиваю ему свернутый доллар и говорю: «Если честно, не нравится мне твоя сотка. И вообще надо валить отсюда, пока нас менты не повязали». И быстро отваливаю.

– А если это подстава?

– Так для того и подстраховывает напарник. Он смотрит по сторонам и хавает движуху. И если замечает хоть что-то подозрительное, проходит мимо меня и мимоходом спрашивает: «Не знаешь, где можно купить кожаную куртку?». Сигналом служит слово «кожаную». Или любое другое словосочетание с производным от словом «кожа». Можно использовать любое другое слово, не важно, но, в основном, используем его. Так как слово «кожа» уже стало сигналом того, что нужно срочно валить. Спасать свою шкуру! А с новым словом ты, от волнения, можешь не воспринять это как сигнал, и тебя повяжут.

Пришлось Банану отдать ему лопату, пусть гребёт.

Но с девицами у них почему-то не росло.

– Не пойму, – признался ему Банан через несколько дней. – Ты худющий как смерть, страшный, как мое прошлое. Я же – подкачанный красавчик! Но все девушки ведутся не на меня, а на тебя. В чём дело?

– Ну, ты смешной. И хотя я тоже считаю себя красавчиком, – усмехнулся Виталий, – не даром у меня в армии было погоняло Микки, так как я на него похож, но девушки ведутся не на тебя, и даже не на меня. А на то, что они хотят от тебя получить. Твоё тело – ничто, их жажда – всё! Ты должен понять, чего именно хочет девушка. А все они в этой жизни хотят примерно одного и того же.

– И чего же они хотят?

– Того, что ты можешь купить им за деньги. И тебе остается только создать у них в голове иллюзию твоего богатства, приобретя его вещные и поведенческие атрибуты. И расцвечивая их своей игрой во власть имущего. Чтобы они с восторгом кинулись у тебя это отнимать, надеясь хотя бы на крохи с твоего барского стола.

– Но у тебя же вообще нет денег! – не понял Банан.

– Так это только потому, что я все их

вложил в одну большую Тему, – напомнил ему Виталий. – Тему Тем. И как только Тема прорастёт, денег будет шквал! А то, на что они надеются, это последствия их одержимости деньгами, их жадность. Я всего лишь подыгрываю им, играя свою скромную роль на сцене их порочности. Ведь я прекрасно понимаю, что главное действующее лицо в этой сценке не я, а они сами. Их крик души! Как в той басне, где ворона каркнула во всё воронье горло! 2 А вот если бы им было всё равно, сколько у тебя денег, то они и велись бы все не на меня, а на тебя. Но я пока что ни одной такой не видел. Если бы увидел, сразу женился бы! Так что всё, что мне пока остается – только использовать этих поведённых, помогая им себя обманывать. Очаровывать и околдовывать женскими чарами. Или как там они это называют, – усмехнулся он, – втирая мне своими двусмысленными ужимками, что безумно в меня влюбились. Только и надеясь, что они в конце концов поймут, что это был только нелепый предлог для чего-то большего, чем их жадность. Для нашей любви. И осознав это, станут хоть немного лучше.

2

И. Крылов, «Ворона и лисица».

– Короче, проводишь воспитательную работу с населением, – усмехнулся Банан.

– Это и есть мой крест, который я влачу по жизни. Принося себя в жертву ради людей. Ради любви.

– Ради женского пола?

– Помогая им увидеть свою одержимость и наконец-то хоть что-то у себя в голове переосознать и сделать соответствующие выводы. Ведь разве безумца можно убедить доводами разума?

– Его можно только разочаровать!

– И подтолкнуть к разумности через боль разочарования в своих иллюзиях.

– Каким бы безумным это тебе не показалось? – опешил Банан.

– То есть – именно поэтому! Мы не теоретики. Мы – практики! Мы выжигаем пороки общества на корню. Мечты и практика стоят по разные стороны баррикад. И чем сильнее ты не хочешь работать сам, тем активнее ты мечтаешь о ком-то, кто придёт и сделает всю твою работу за тебя. Но у каждого свой жизненный путь. И если ты сядешь кому-то на шею, твой жизненный путь останавливается и ждет, пока ты с неё не слезешь. Чтобы снова начать над тобой работать. Твоими руками. И твоей и только твоей головой. Пока ты сам не начнёшь шевелиться, в твоей жизни ничего не изменится в лучшую сторону. А не в сторону того, на чью шею ты уселся. Думая, что ты его как-то используешь. В то время как он в это же самое время использует тебя.

Только позже до Банана дошло, когда их пути разошлись, что Виталий всё это говорил ему о нём самом, пытаясь заставить именно его начать думать своей, а не его головой. Пока он его использовал. Пока Банан думал, что из-за отсутствия своей жилплощади, использует его.

И судя по тому, как одна из кандидаток на разделку ложа ускользнула от них, пока Банан был в туалете, с его шапкой, он, покупая на следующий день точно такую же формовку (как была у него в армии – отглаженная утюгом и с пришитыми ушами, заставив насмехаться над собой бойцов на Чукотке, советовавших ему на морозе в минус пятьдесят пять опустить уши, только теперь уже – норковую, так ничему и не научившись), убедился в том, что Виталий говорил ему на счёт этих вертихвосток истинную правду. Так что когда мать снова запела ему о Джонсон, как о более безопасном сексе, он невольно заставил себя к ней прислушаться.

Чуть позже он, конечно же, встретил укравшую у него шапку девушку – прямо посреди улицы.

– Ты забыл у меня свою шапку, – растерялась она от неожиданности, не зная что сказать.

– Я сделал это специально, – усмехнулся Лёша. – Чтобы ты поняла, что я потерял от тебя голову. Потом заберу. Вместе с твоим сердцем.

– Когда? – опешила она.

– Когда ты будешь к этому уже полностью готова, – улыбнулся он. Прекрасно понимая, что шапку его она уже давно продала за копейки и просто пытается хоть как-то замять назревающий конфликт.