Джулия

Модиньяни Ева

Проходя по галерее в начале улицы Маттеотти, она поравнялась с нищим. Уже немолодой, с густой гривой седых волос, он неподвижно стоял, подняв воротник тяжелого бесформенного пальто, и на его лице, как маска, застыло выражение грусти. Уже много лет он стоял на этом самом месте в позе кроткого страдальца, не поднимая глаз от земли. На его груди висела табличка с трогательной просьбой помочь — кто сколько может — бедному больному старику.

Однажды, когда он направился к метро, Джулия из профессионального, писательского интереса пошла за ним и стала свидетельницей его преображения. Спустившись

вниз, он опустил воротник пальто, аккуратно скатал в трубочку плакатик с жалостливой надписью и, войдя в бар, высыпал перед кассиршей гору мелочи. Она обменяла мелочь на банкноты, и он, заказав себе коктейль «Кровавая Мэри», сел за столик и принялся подсчитывать дневную выручку. Улов оказался неплохим, а если учесть, что милостыня налогом не облагается, то даже хорошим.

Она дала ему там, в баре, денег, и он в благодарность открыл ей несколько секретов. Рассказал, какими способами лучше всего разжалобить людей, чтобы они бросили несколько монет, кто дает больше, кто меньше, какие места прибыльные, какие нет. Он снял перед Джулией свою грустную маску, и она увидела веселого, довольного жизнью человека, совсем не такого старого, каким он прикидывался в галерее. Оказалось, что он страстный футбольный болельщик и не только не пропускает ни одного матча в Милане, но частенько ездит за своей любимой командой в другие города. Недавно он купил «Фиат-Уно» и просто в восторге от этой модели. «Она шикарная и очень удобная», он держит ее на платной стоянке в районе улицы Боргонья.

Сейчас Джулия прошмыгнула мимо старого знакомого незаметно, вдруг почувствовав отвращение к этому обманщику, наживающемуся на человеческом сострадании. Действительно, почему так получается, что стоит прикинуться бедным и обездоленным, как все начинают тебе сочувствовать, а если ты и в самом деле бедный и обездоленный, но идешь с гордо поднятой головой, на тебя оглядываются с завистью, а иногда и с восхищением.

— Джулия! — услышала она сзади хорошо знакомый голос и, резко обернувшись, встретила ласковый улыбающийся взгляд больших темных глаз.

Столько тепла было в этом голосе, столько нежности в этом взгляде, что Джулии невольно вспомнилась мать, всегда ободрявшая ее в минуты отчаяния.

— Это вы! — сказала она, испытывая непреодолимое желание броситься на шею Армандо Дзани и выплакаться на его плече.

— Куда ты пропала? — спросил он. — Я искал тебя целый день.

Словно пожалев о своем искреннем порыве, она сказала уже другим, более холодным тоном:

— Я ведь так и не поблагодарила вас за все, что вы сделали для профессора Корсини.

— Опять ты становишься в оборонительную позу, — с грустью заметил он. — Давай пройдемся. — И Дзани взял ее под руку.

— Ты даже не представляешь себе, Армандо, как я устала, — прошептала она, прижимаясь к нему и, кажется, не заметив даже, что впервые в жизни сказала ему «ты».

— Почему ты скрыла от меня, что у тебя была операция? Почему я узнаю об этом от посторонних? — ласково пожурил ее Армандо.

— Все уже позади, — небрежно ответила Джулия.

— Это не оправдание.

— Согласна, — улыбнувшись, ответила она.

— Скажи, ты знаешь, что я прихожусь тебе…

— Я давно это знаю, — не дала ему договорить Джулия.

—

И простила?

— Мне не за что тебя прощать. Я рада, что наконец-то мы перестанем играть в прятки.

— Ты так нужна мне, Джулия, — взволнованно сказал Армандо, — девочка моя дорогая!

Джулия бросилась ему на шею.

Прохожие, редкие в этот послеобеденный час на улице Санто-Спирито, с удивлением смотрели на красивую, со вкусом одетую женщину, которая, не стыдясь, как маленькая, плакала на плече интересного пожилого мужчины. Можно было подумать, что отец и дочь встретились наконец после долгой разлуки.

Глава 4

Сидя в такси, Джулия прикрыла усталые воспаленные глаза и подумала, как было бы хорошо, если бы от не дающих ей передышки мыслей тоже можно было избавиться так же легко, как от мелькавших за окном машины улиц Милана. Но такого щита забвения у нее не было, и мысли продолжали обжигать, вызывая невыносимую боль.

Вторую половину дня они провели вместе — она и Армандо Дзани. Да, он был ее родным отцом, но ее тянуло к нему не по зову крови — в это Джулия не верила. Скорее она относилась к нему как к другу, как к верному старшему другу, и знала, что всегда может рассчитывать на его помощь в трудную минуту и на его плечо, чтобы выплакаться.

Сегодняшняя встреча сблизила их. У Армандо Дзани словно камень с души свалился, он был счастлив, что они наконец-то поговорили по душам. Джулия немного отвлеклась от своего горя. Бывший партизан Гордон рссказал ей о встрече с Кармен, о бревенчатом доме в Апеннинских горах, о тяжелых боях в районе Монтанья Джалла. Все это было так давно, что и самому рассказчику уже казалось легендой.

Ранний зимний вечер быстро перекрасил небо в чернильный цвет, и, когда она вышла из такси на улице Тьеполо, ее дом тонул в темноте. Лишь в комнате Джорджо сквозь жалюзи пробивалась тоненькая полоска света.

Открыв дверь, Джулия окунулась в уютное тепло, но даже не заметила этого. В кухне на столе Амбра оставила ей послание, состоящее из трех пунктов:

1. Оплатить счета за электричество.

2. Налог на машину.

3. Ты должна садовнику за шесть часов работы.

Джулия наколола листок на гвоздь около буфета и прислушалась. Из комнаты Джорджо, находившейся как раз над кухней, не доносилось ни звука. «Занимается», — подумала Джулия и прошла в кабинет. На письменном столе у телефона она нашла еще одно послание, на этот раз от сына. С трудом разбирая его небрежные каракули, она медленно читала:

«Звонил Гермес».

«Опять Гермес».

«Непрестанно только Гермес».

«Гермес меня достал».

«Все время Гермес».

«В конце концов, с меня хватит!»

Джулия поднялась на второй этаж. Дверь в комнату Джорджо была приоткрыта. Оказалось, что он и не думает заниматься, а без зазрения совести играет в футбол на компьютере. Ей не нравилось, что сын часами просиживает за таким занятием, она не понимала, какое удовольствие сражаться с электронными соперниками, но сегодня она не сказала ему ни слова. Она смотрела на его сосредоточенное лицо и думала, как ей жить дальше. Будущее рисовалось ей в мрачном свете, будущее без малейшего проблеска надежды.