Джулия

Модиньяни Ева

И без того длинное лицо Сильваны вытянулось еще больше, толстые губы оттопырились.

— В женатого человека? — словно не веря своим ушам, переспросила она.

— В женатого человека, — повторила Джулия.

— Скажи, что это неправда, — взмолилась изумленная подруга.

— Чистая правда. Клянусь.

— Ты сошла с ума! Для девушки с фамилией де Бласко это позор. Нет, не может такого быть.

— При чем тут фамилия? — удивилась Джулия. — И почему позор?

— Потому что… потому что… Потому что позор! — пробубнила

Сильвана, брызгая слюной на книги, на тетради, на руки Джулии, категорически отказывавшейся считать себя преступницей.

Кто бы подумал, что в планах этой тихони нашлось место для Бенни де Бласко и что она не прочь заполучить в мужья молодого прокурора, чья фамилия говорила о принадлежности к старинному знатному роду? Всему свой срок, считала практичная Сильвана. Если бы не ее интерес к брату Джулии, ей бы и дела не было до сердечных дел подруги, полагавшей, будто хорошо ее знает.

— И кто же этот женатый господин, в которого ты по уши влюблена? — спросила она странно официальным тоном.

— Лео Ровелли, — сияя, ответила Джулия.

— Журналист из «Коррьере»? Не может быть! — оживилась Сильвана, не в силах скрыть восхищения.

— А вот и может.

— Трудно в это поверить.

Джулия принялась расписывать Лео:

— Он такой красивый! Высокий. Сильный. Уверенный в себе. Ласковый. У него светлые волосы и обалденные голубые глаза. Теплый певучий голос. Огромная культура. Знаешь, на кого он похож? На Хемингуэя. И пишет, как Хемингуэй, это его любимый писатель. Он может цитировать романы своего Хэма целыми страницами. Представляешь, он мне звонит и как ни в чем не бывало объявляет: так, мол, и так, я лечу на Кубу. Или в Рио, в Нью-Йорк, в Найроби.

Завершая портрет Лео, она приврала — слишком увлеклась. Они были знакомы всего несколько дней, и за столь короткое время он не мог побывать во всех этих местах: самой дальней поездкой стала поездка с ней в район аэропорта «Линате».

— Здорово, правда? Настоящий мужчина!

— Возможно, — согласилась приземленная Сильвана. — Но настоящий мужчина не станет кружить голову девочке, которую ничего не стоит скомпрометировать. Настоящий мужчина сидел бы со своей женой, а не увивался за малолеткой. — Спору нет, в словах Сильваны, как всегда, преобладал рассудок.

— При чем тут его жена? — возмутилась Джулия. — Он ее давным-давно разлюбил. А может, и вообще никогда не любил. Придет день, и они расстанутся. Но это их дело. Во всяком случае, я замуж не собираюсь.

— Что же ты собираешься делать?

— Объявить войну дурацким буржуазным предрассудкам.

— Я серьезно. Как ты представляешь себе свое будущее? Чем думаешь заниматься?

— Понятия не имею. Может, ничем. Для меня главное — жить, — убежденно ответила Джулия, которой будущая жизнь рисовалась многообещающе радостной, полной чудес, — идеальный испытательный полигон для постоянной, изо дня в день, проверки стойкости духа и силы чувств.

И

вот наступил день, когда ей предоставилась исключительная возможность испытать себя и свои чувства и когда она впервые ощутила себя женщиной. Объявив за завтраком, что должна законспектировать в библиотеке несколько важных статей и что вернется не раньше чем к обеду, она вышла из дома. Сияло солнце, на душе было бесконечно радостно, сердце бешено колотилось.

Лео должен был подхватить ее на бульваре Абруццо. Он притормозил у тротуара, и Джулия села в машину.

— В нашем распоряжении квартира моего приятеля, — сказал Лео, показывая ключ.

Джулия молча посмотрела на него. Разумеется, она поедет, но почему, почему он заговорил об этом так цинично? Неужели нельзя было сказать то же самое в другой, более деликатной форме, не так откровенно?

— Молчание знак согласия, — решил за нее Лео.

Полный газ, рывок с места, подобный старту пилота «Формулы-1», сумасшедшая гонка по улицам — и десять минут спустя Джулия уже входила в мрачное жилище неведомого ей человека, где к запаху дешевых тосканских сигар примешивался запах нафталина.

Первым, что бросилось ей в глаза, была постель, застланная зеленым, из блестящей ткани покрывалом, выцветшим и не очень чистым.

Джулия не отличалась твердостью характера, но сейчас она решила твердо: это неподходящее место для первого, неповторимого любовного опыта. Ее, мысленно побывавшую с Лео в идиллических далях, где рождаются великие иллюзии и где все дышит поэзией, не устраивали эти жалкие подмостки, когда речь шла о важнейшем в жизни дебюте.

Она оставалась у двери, пока Лео задергивал шторы — скорее не для создания романтичной, интимной обстановки, а чтобы скрасить убогость помещения, где самой примечательной деталью была ужасная абстрактная картина, покрытая слоем пыли, без рамы, — цветное пятно на фанере.

Когда Лео обернулся, Джулия открывала дверь, чтобы уйти.

— Ты что? — удивился он.

— Мне здесь не нравится.

— Что тебе не нравится? — раздраженно спросил он.

— Этот дом, эта постель.

— Дом как дом, — попытался оправдаться Лео, подходя к ней, чтобы обнять. — Разве это главное? Главное наша любовь.

— Дом как дом, говоришь? В твоих обещаниях о таком доме не было ни слова.

— А что было в моих обещаниях? — Лео не ожидал такого оборота дела, его голос упал.

— Париж, Лондон, Нью-Йорк, Рио, Гавана, — загибая пальцы, перечислила Джулия.

— За одно утро? — язвительно спросил он. — Три часа — и мы уже по ту сторону Альп! Или даже в другом полушарии! Ну и ну! Угораздило же меня связаться с ребенком, с пугливой девчонкой?

— Ошибаешься, — с достоинством возразила она. — Я не пугливая девчонка, а благоразумная женщина. Мне двадцать лет. Просто я не думала, что первый раз это произойдет в таком месте. Ведь для меня это первый раз…