Echo
Шрифт:
Сколько же крови, тупо думал я, глядя на обнажённую лампочку под потолком ванной. Еле оторвался, схватил полотенце. Потерял, потеря крови, от потери крови — неслось у меня в голове.
Я не смог, не смог, Алёша! — сказал он (проскрежетал зубами) и опять залился слезами и всхлипами, но казалось, что он удыхает от смеха.
Я грубо отнял левую его руку от лица, окружил полотенцем, завязал и что есть силы затянул, а потом ещё узел. Попробовал — не то что он, а я сам обеими руками не развяжу.
Я лежал,
Лицо его дёргалось и искажалось, он весь трясся и заламывал руки в судорожных, истерических порывах.
На, покури, — я сунул ему в рот сигаретку «Примы», поджёг, но она вскоре упала, и он не придал этому никакого значения.
Пойду к Репе, вызову «скорую», а ты сиди, одень трусы.
Не надо…
Через десять минут я буду тут. Не бойся. — Я взял с пола «Приму», она была мокрая, я взял другую из пачки и побежал вниз по лестнице.
Cамое, самое, — бежал я по ступенькам, — ужасное, у-жасное в смерти, в смерти то (поворот), что она… что она… что человек предо-ставлен самому, самому себе!.. А кто же это? (остановился внизу, завязывая наконец-то шнурки) — Лолита! — заорал я и выскочил вон, хлобыстн навесу ув дверью.
Выпили чаю с коньяком.
Блин, я опять ссать хочу.
Ну иди, только потихоньку, не сшибай ничего, пожалуйста-а (зевнула)… я приготовлю нам коктейльчик и спать… спа-ать что-о-то хо-очется…
Вернулась.
Ща я сбегаю покакать, потом хлопнем.
Оставшись одна, Света невольно залезла пальчиками в шортики — трусики она не надела. На стене — картинки девочек, увеличенные Ксюхойт с иностранного журнала по психологии, какого-то фотографа-психа с фамилией на Х. Ещё она показывала тоже свои поделки — перерисованные картинки из японских мультиков, где стройненьких белокурых девашек, в миниюбочках и со спущенными белыми трусиками, натуралистично пронзают — во все щели! — ненатурально большие члены… Это она хотела повесить, но из-за родителей не стала!..
Вот и я (едва успела выдернуть ручки!). Бери стаканчик. Тут их три.
Что это?
Отрава. Убийственная смесь, открытая моим папой после того, как он побывал в Африке.
Раньше ты что-то не предлагала.
Ждала случая! Пить надо быстро — одним глотком, один за одним. Сначала немного текилы, соль и лимон — класс, потом вот это — во рту остаётся аромат амаретто, орехов, заедаешь сразу вот этим — фейхоа, ты думаешь, что это высшее блаженство и тут ты пьёшь № 3 — это абсент и леденец (один на двоих правда) из каких-то супертрав…
Они опрокинули всю батарею, немного закашлявшись. Ксю, облизывая леденец, подошла к двери и заперла её изнутри. Светка развалилась в кресле, испытывая лёгкое головокружение.
Раздевайся
Впечатляет.
Вставляет, ты хочешь сказать. Раздевайся, ложись…
Да у меня какой наряд.
Будешь в гольфах спать?
Я в шортах буду — трусиков у меня нет.
Что за новая мода! Насмотрелась эротической хуйни?!
Порнографической — как ты!
Ксю опустилась на колени у кресла.
Давай я помогу тебе снять гольфы.
Она уже ласково скатывала один, поглаживая икры. Светка вся тряслась.
Не надо, Ксю, это чушь…
Ксю резко встала, всхлипывая, закрывая ладонями лицо, отошла в тень.
Подумаешь! Я могу смириться с тем, что меня никто не любит. Никто. Такую меня. Я не знаю… Я не могу смириться с тем, что меня никто не любит… Вот если бы жить крайне долго, было бы наплевать — уж за такой-то срок кто-нибудь да полюбит… Всё будет… даже надоест… А мне осталось… Мне нельзя…
Но я же твоя подруга и я тебя люблю, — проговорила расчувствованная тоже Светка.
Ксюха быстро переместилась опять к креслу, в мгновение ока навалившись на подругу, пытаясь её поцеловать в губы, причём одна рука мастерски уже оказалась под шортами. Светка высвободилась, отворачиваясь и даже треснув её по щеке или по груди. Ксю вновь ретировалась в тень. Светка старалась как можно незаметнее сплюнуть, вытирала губы рукавчиком майки.
Плюёшся! Не хочешь меня знать, а говоришь: люблю.
Хочу общаться, а не целоваться.
— Язык, Светочка-семицветочка, как сказал дедушка Ленин, — важнейшее средство человеческого общения. Самое близкое общение — соприкосновение языками…
Светка засмеялась.
Ей смешно! да я сдохну, ебать! Я подыхаю как наркоман! — в лице её появилось что-то зверское, и Света заметила это.
Ксю, успокойся… Ты моя лучшая подруга, я знаю тебя с детства, хоть и сошлись мы как взрослые девочки недавно — у нас ведь всё общее, секретов нет… Что с тобой, расскажи мне. Мне очень тебя жалко… С тобой ведь что-то не то…
Ладно, — обречёно произнесла Ксюха, прячась в тень и даже отворачиваясь, — тогда… трахни меня в жопу… если не хочешь любить… просто трахни… мне только этого и надо.
— Ну вот — опять!
— Вот ведь какие персонажи! — шёпотом выкрикивал я набегу, всё яростнее и яростнее, а потом забыл про что. До Репы всего метров 200, потом по лестнице — 7-й этаж, но есть ведь лифт и, возможно, работает. Почему-то совсем темно, даже зябко, и заколол бок. Кажется, что это не тот подъезд! — измена как по обкурке, бешено колотится сердце. Остановка, шаг, другой, опять бег! Лестница, лестница, а ведь есть лифт! Воняет блевотиной и гнилым мусором, всякая гадость под ногами.