Эдельвейсы — не только цветы
Шрифт:
— Хальт!
Батальон, сформированный у моря, вот уже пятый день двигался на север. Перед ним стояла задача — закрыть перевал. Батальон растянулся в пути на добрый километр, третья рота находилась еще в долине, а первая уже поднялась на возвышенность. Раздалась команда: «Привал!» Солдаты стали располагаться на опушке рощи. Повара уже были готовы разжечь костер, когда в небе появился самолет. Снижаясь, он делал круги над поляной. Бойцы, различив кресты на его крыльях, готовы были открыть огонь, но командир не разрешил.
Шагая
Сегодня он снова радировал Хардеру, сообщил численность гарнизона. Мысленно представлял себе, как смеется немец над горсткой русских безумцев, засевших в Орлиных скалах. Армия отступает, а тут храбрецы нашлись! Патриоты!.. Он и сам рассмеялся: ничего, бежали с Кубани, побегут и с гор!
Спускался вечер, и надо было думать о ночлеге. Спать на тропе — не дело. Покрываясь потом и тяжко дыша. Зубов карабкался по склону. Еще усилие — и он на вершине холма. Внизу огромная поляна. Здесь, где он стоит, еще светло, а там уже сумерки. На глазах меняется окраска деревьев: из зеленых они становятся серыми, а затем и вовсе темнеют. Над поляной поднимается белый туман, заливает тропу. Идти дальше нет смысла. Облюбовав дерево, похожее на ель, медленно взбирается на него — неуклюжий, грузный. Примостился на ветке — неудобно, до утра не высидеть. Подрезал ножом один, второй сук, уложил крест-накрест, получилось вроде гнезда. Совсем иное дело.
Откуда-то сзади донесся вой шакалов. Стало жутко. Чтобы не заснуть, дергал себя за волосы, щипал за нос. Вздремнешь — и загремишь с верхотуры.
Слез с дерева, когда рассвело. Расстелил палатку, уперся спиной в комель и закрыл глаза: теперь можно и поспать. Но что это… где он?.. К нему устремляется грузин. В руках — винтовка… Неужели Пруидзе? Да, он!.. А кто еще?.. Ну, конечно же, Крупенков… Зубов шевелит губами, мычит, и… просыпается. Вокруг никого.
Тумана как не бывало. До поляны — рукой подать. Впрочем, не совсем… В горах воздух чистый, глаза видят лучше — вот и кажется далекое близким. Тропа виляет, куролесит, как пьяная, и что самое противное — ведет вниз. На спуске ноги скользят, подламываются, того и гляди свалишься.
И опять — шум мотора. Зубов всматривается в небо: где он там тарахтит? Ему кажется — самолет не в небе, а на самой поляне. Приземлился, что ли? Но так или иначе, самолет ему не страшен: небо Кавказа в руках немцев!
Рота, ночевавшая на опушке, поднялась по тревоге. Солдаты сразу увидели самолет. Вынырнув из-за облаков, он сделал два круга. Вот от него отделился комок, затем еще и еще… Парашютисты!
Зубов тоже увидел парашютистов: немцы, кто ж еще! Новый десант. А что, может, так и до Сухуми доберутся. Скорее бы! Тропа делает петлю, еще одну, обходит поваленные бурей деревья, через которые не так просто перелезть и наконец выводит Зубова
— Руки вверх! Где парашют?
Зубов окидывает его взглядом, широко улыбается:
— Фу, напугали… Ей-богу, думал — немцы.
Но сержант коротко кивнул солдатам:
— Увести, там разберутся.
Гитлеровцы показались в седловине и вдруг исчезли. Подгорный водил биноклем из стороны в сторону, тщательно рассматривая складки местности: куда девались фрицы?
— Может, назад вернулись? — усомнился Пруидзе.
— Как бы не так. Скрытно идут… ложбиной.
От скал до седловины три-четыре километра. Казалось, они покроют это расстояние самое многое — за час. Прошло больше, а их не видно.
Лейтенант пытался понять замысел врага. Пожалуй, в этот раз они не пойдут в лоб, попытаются зайти с тыла, а то и с двух сторон. Он мысленно расставлял силы, представлял эпизоды боя. Озабоченность командира передавалась и подчиненным, которые наперебой высказывали свои соображения. Лейтенант охотно выслушивал их: солдат чином не велик, да богат опытом.
— Товарищ лейтенант, смотрите! — сказал Подгорный. — Вон там, на взлобке…
Головеня приложил бинокль к глазам: да, немцы… человек десять. Но сзади, еще… не сосчитать. Сколько их там!
— Прежде всего огонь из минометов… — определил Пруидзе.
— Распугаешь только, — возразил Виноградов. — Пусть подойдут поближе.
— Что они там стоят? — повернулся к Ване Подгорный.
— Не решаются. Думают, у нас силы…
— Да, у нас действительно силы, — подхватил лейтенант. — Мы сильны уже тем, что стоим на своей земле. Защищаем Родину. Кроме того, у нас выгодные позиции. И не беда, что нас мало: в конце концов воюют не числом, а умением!
Наталка открыла глаза — по лицу скользнул солнечный луч. Всю ночь она не отходила от раненых, устала и вот под утро не выдержала, заснула. Поспать бы еще часок, да некогда, пора суп варить. Плеснула воды на лицо, поправила косы и — бегом по тропке. Командир утверждает меню, следит за расходом продуктов: не посоветоваться с ним нельзя.
Еще издали отличила его от других — стройный, сосредоточенный, стоит, всматриваясь вдаль. Вот повернулся, заметил Наташу, шагнул навстречу:
— Добрый день, доктор.
Смутилась. С легкой руки одного из раненых так ее стали называть все. Сперва отшучивалась. Затем махнула рукой: пусть хоть горшком назовут, лишь бы в печь не ставили! Но сейчас, когда это слово произнес Сергей, ощутила неловкость. Заговорила, сама не зная почему, о Егорке.
— А что с Егоркой? — спросил лейтенант.
Застеснялась. Потупилась:
— Ушел куда-то.
— Придет, куда денется.
— Да, конечно, — и отвернулась, почувствовав, что краснеет.