Единственная любовь королевы
Шрифт:
Приходили многочисленные письма и от совсем незнакомых людей; их трогательные сочувствием слова приносили Виктории истинное утешение.
Когда лорд Мельбурн приехал, он целовал и целовал ей руки, и на глазах у него были слезы.
— Это было ужасно… ужасно… — повторял он.
— Ну, ну, теперь все хорошо.
— За что мне никогда не выразить всей благодарности Всевышнему.
— А что с человеком, который пытался меня убить?
— Его схватили. Это бармен по имени Эдуард Оксфорд. Он безумен и проведет остаток
— Бедняга! Но я рада, что он был не в своем уме, когда пытался меня убить.
— Предпринять новые попытки у него уже не будет возможности.
— Милый лорд Мельбурн, — сказала королева. — Вас это происшествие потрясло, верно, больше, чем меня.
Лорд Мельбурн ответил, что скорее всего так оно и есть.
СТАРШАЯ ДОЧЬ КОРОЛЕВЫ
Баронесса Лецен была в тревоге. Становилось очевидным, что принц все больше утверждается при дворе, и чем ближе он станет королеве, тем скорее, как представлялось баронессе, постарается лишить ее всякого влияния на Ее Величество.
Виктория, как и прежде, безгранично ей доверяла: Луиза Лецен властвовала благодаря полной преданности, огромной привязанности и былому авторитету старой гувернантки, который она использовала весьма умело с тех самых пор, как Виктория была еще ребенком. Появление в жизни королевы лорда Мельбурна на положении Лецен нисколько не отразилось. Она по-прежнему заправляла двором. Но муж — это не премьер-министр, и антагонизм между нею и Альбертом с каждым днем возрастал.
Она смертельно боялась, что в один прекрасный день он попросит королеву удалить ее. Виктория очень привязана к ней, а Лецен лучше любого другого знала, какая сильная воля стоит за ее ласковостью и нежностью. Но ведь Альберт — ее муж, а у мужа есть свои возможности влиять на жену. А теперь еще и лорд Мельбурн стал его союзником.
Совсем другое дело, когда премьер-министр относился к принцу как к человеку, с которым можно особенно и не считаться, просто привезенному в страну, чтобы быть красивым мужем Ее Величества и, разумеется, для того, чтобы обеспечить появление наследника. Но если лорд Мельбурн начнет относиться к нему все более серьезно, а сам Альберт будет приобретать все больший вес в государственных делах — что не могло не иметь отношения к делам двора, — тогда баронессе несдобровать.
— Ибо, — сказала она себе, безутешно жуя тминное семя, — мы с самого начала были антагонистами.
Они слишком хорошо понимали один другого. Два немца, живущих в чужой стране: они, по-своему, были узнаваемыми типами. Дисциплина Альберта, его любовь к порядку, его серьезность и отсутствие чувства юмора были характерными чертами, которые баронесса столь часто встречала у соотечественников. Ее стремление удержать то, чем она обладала, ее неизменную преданность и нежелание делить с кем бы то ни было свое влияние на воспитанницу —
Беда заключалась в другом: каждый из них чувствовал, что единственный способ преуспеть — это избавиться от соперника.
Вначале, когда баронесса увидела, что самое большее, что доверено Альберту, — это возможность промокать подпись королевы на указах, она обрадовалась; она-то была человеком, которому королева доверяла гораздо большее; время от времени она читала государственные бумаги и высказывала свое мнение; и досточтимая королева слушала так же внимательно, как и в те дни, когда Лецен рассказывала ей всякие истории, пока та причесывалась.
Однако секретарь Альберта Энсон, барон Штокмар и лорд Мельбурн начали все это соединенными усилиями менять.
А теперь еще и последняя капля — назначение его регентом.
От Виктории не укрылась ее озабоченность.
— Милая Дейзи, что с вами? — спросила она. — Вы стали какой-то рассеянной, вы знаете.
— Придется мне, пожалуй, признаться. Вы так все подмечаете. Я всегда говорила, что от вас ничего невозможно утаить. Я чувствую себя выбитой из колеи.
— Но почему?
— Да все из-за этого регентства. Только представить себе!
— Ах, вон оно что, — сказала королева. — Это всего лишь мера предосторожности, вы знаете, на случай…
Лецен отвернулась.
— И кому это только в голову взбрело?
Виктория обняла баронессу и прижала к себе.
— Глупенькая моя Лецен, — сказала она, — то, что они все это затеяли, вовсе не означает, что я умру.
— Мне это не нравится.
— Ах, дорогая Дейзи, мне тоже. Когда я думаю о том, что меня ожидает… и о милой бедной леди Рассел…
— Любовь моя, я же буду рядом с вами. Боюсь, кое-кому не поздоровится, если меня попробуют к вам не подпускать.
— Вот этого вам вовсе не надо бояться. Яникогда бы ничего подобного не позволила.
— Вы меня утешили, мне уже лучше.
— Ах, Дейзи, Дейзи! Вам и думать ни о чем таком не следовало.
— Ничего не могу с собой поделать. Не нравится мне эта мысль, и все.
— Тут ведь дело не столько в будущем ребенке, сколько в том, что в меня стреляли. И это может повториться, а коли так… вдруг не стало бы королевы, и тогда на какое-то время понадобился бы регент.
— Я и мысли такой не держу. Эх, добраться бы мне до того негодяя, который злоумышлял против вас…
— Он сумасшедший, Дейзи. Лорд Мельбурн говорит, его отправят в сумасшедший дом.
— Вот что самое страшное! И потому я хочу всегда быть у вас под рукой: мало ли что!
— Вы и так всегда будете при мне. Только не надо так волноваться, Дейзи. Мне ведь постоянно что-нибудь угрожает. Вспомните, как вы все перепугались, когда мой дядя Камберленд пытался со мной разделаться?