Единственная любовь королевы
Шрифт:
Тетя Августа серьезно заболела, и все близкие поняли, что ее дни сочтены. На королеву, которая любила ее семью, это глубоко подействовало. Она была любимицей теток и постоянно их навещала. Они с нетерпением ее ожидали, и она, вступив на престол, была и впредь намерена поддерживать с ними дружбу.
Бедная тетя София! Вокруг ее имени все еще витал скандал, хотя ее незаконнорожденный сын был уже давно взрослым. В последнее время у нее из-за катаракты быстро слабело зрение, отчего она страдала, поскольку любила плести кружева и вышивать, и не одна сумка, расшитая руками тети Софии, была подарена ею Виктории. Для тети Софии визиты ее маленькой племянницы, которая сделалась самой важной
Виктория всегда была «ее золотцем», и, говоря о ней, тетушка называла ее так.
«Это мое золотце снова здесь?» — говорила она приехавшей навестить ее племяннице. Или: «Я слышала, мое золотце, ты опять блистала на недавнем приеме».
Виктория находила это обращение к ней очень трогательным.
Приезжая к ней в гости, Виктория нередко ей пела — зачастую что-нибудь из собственных сочинений тети Августы, ибо в юности та была весьма талантлива. Не будь она принцессой, она, возможно, стала бы музыкантшей или артисткой. «Но меня не поощряли, — сказала она как-то раз Виктории. — Моя мать, твоя бабушка, королева Шарлотта, считала, что мой долг — гулять с собакой и следить за тем, чтобы ее табакерка была полная. Большая была охотница до нюхания табаку. А твой дедушка, король Георг Третий, считал, что на свете есть только один человек, достойный называться музыкантом, — Гендель».
Бедная тетя Августа! Она, по сути, никогда не занималась тем, чем ей хотелось.
Виктория с интересом слушала рассказы тетушек об их детстве, о бабушках. Кстати, одним из огромных достоинств и лорда Мельбурна в ее глазах было то, что он прожил так долго и мог увлечь ее рассказами о прошлом — причем многие из них касались членов его семьи, отличавшихся чудаковатостью.
Вот почему Виктория с такой грустью ожидала разрыва с еще одним из звеньев, связывавших ее с прошлым.
Как всегда в подобных случаях, за тетей Августой ухаживала вдовствующая королева тетя Аделаида. Было в ней что-то очень уж некоролевское, и Виктория до сих пор помнила, как та подарила ей большую куклу, как значительно позже старалась завлечь ее на вечера, которых не одобряла мать будущей королевы.
— Вы бы остереглись, любовь моя, так утомлять себя этими посещениями, — сказал Альберт.
— Но ей же так хочется меня видеть, Альберт. Я не могу обмануть ее ожиданий.
Альберт прекрасно понимал, что значит долг.
22 сентября тетя Августа умерла, что было воспринято скорее с облегчением. В комнате покойной собралась вся семья. До последнего часа она держалась за руку ходившей за ней вдовствующей королевы Аделаиды.
Альберт отвез жену обратно во дворец, где сумел настоять на том, чтобы она как следует отдохнула. Сразу же после похорон он намеревался увезти ее в Клермонт.
Лецен сказала, что Клермонт, пожалуй, не очень удачная выдумка; но королева, поскольку предложение исходило от Альберта, решила, что поедет именно туда.
Однако, оказавшись в старом особняке, она поняла, что совершила ошибку. Лецен оказалась права. Виндзор подошел бы больше.
Она поймала себя на том, что то и дело проходит мимо комнаты, в которой умерла Шарлотта, и тягостные мысли о собственном тяжелом испытании, которое неумолимо приближалось, уже не давали ей покоя.
Лецен наконец настояла на их возвращении. Пошли слухи, что королева якобы одержима предчувствием, что она, как и ее кузина Шарлотта, умрет при попытке дать Англии наследника. По этой-то, мол, причине она и отправилась в Клермонт. Согласно одной из сплетен она распорядилась обставить комнату, в которой собиралась рожать, точно так же, как у несчастной Шарлотты.
— Любовь моя, — сказала Лецен, — оставаться здесь по меньшей мере неразумно для вас.
Виктория промолчала, не желая обсуждать, чья это была идея. Но она обрадовалась возможности вернуться в Лондон.
Правительство переживало далеко не лучшие времена, и страх Виктории, что оно падет, был до того велик, что она позабыла о своих личных неприятностях.
Положение на Востоке оказалось очень серьезным. В Афганистане начались беспорядки, в Китае — боевые действия, а лорд Джон Рассел и лорд Пальмерстон, хотя и были в одной партии, никак не могли прийти к согласию.
— Раскол в наших собственных рядах гораздо опасней, чем любые происки оппозиции, — говорил лорд Мельбурн. — Он может привести к падению правительства.
Озабоченная сложившейся ситуацией королева написала своему премьер-министру:
«Ради Бога, не доводите дело до кризиса; королева, право, не вынесла бы этого сейчас; если все время держать ее в напряжении, она может серьезно заболеть; она уже и без того настрадалась из-за болезни ее бедной тети…»
Альберт распорядился, чтобы в ее кабинет принесли еще один письменный стол и поставили рядом с ее столом. Теперь он читал документы, прибывшие во дворец, и она обнаружила, что успокаивается, когда обсуждает с ним различные дела.
— Вот теперь, — сказал он, — я и впрямь могу быть вам полезен.
— Дорогой Альберт, — пробормотала она, — для меня это громадное утешение.
Было удивительно, какой зависимой делала ее беременность и какое удовольствие доставляло ей видеть совсем рядом красивое лицо мужа. Она могла делиться с ним своими опасениями о возможном падении правительства, а он успокаивал ее, отвечая, что, если оно и падет, ее долг — быть справедливой к любому новому правительству, которого может пожелать страна.
— Мне кажется, я бы никогда не смогла принять этого ужасного Пиля, — сказала Виктория.
— Но моя любовь как-никак королева и, надеюсь, никогда этого не забудет. Как бы трудно вам ни было, помните о моей готовности всегда помочь вам.
— Спасибо, Альберт, — покорно ответила она.
Виктория не раз заводила с Альбертом разговор о Мехемете Али [11] , из-за которого и разгорелся сыр-бор. Однако договориться с Францией было, как всегда, трудно, и дядя Леопольд опять выражал сожаление, что Англия относится к этой стране неподобающим образом.
11
Мехемет Али, также Мохаммед Али, (ок. 1769–1849) — турецкий солдат, паша Египта (1805–1849). Прошел путь от простого солдата до командующего турецкой армией в Египте и стал пашой Египта, в то время Османской провинции. В конце 1830-х гг. напал на Турцию. Европейские державы навязали им мир, в результате которого род Мехемета стал наследственным в Египте.
Совместно с Россией, Пруссией и Австрией она предъявила Мехемету Али ультиматум, требуя, чтобы он ушел из северной Сирии, иначе его заставят это сделать. Франция, втянутая в эту историю и обязавшаяся помогать, держалась, однако, в стороне, из-за чего положение стало очень опасным, а возможный конфликт в Европе вызывал, разумеется, большую тревогу, чем события на Востоке.
Дядя Леопольд писал, что хотя, по его мнению, Франция поступила мудро, нельзя не сожалеть, что Англия не сумела этого оценить и повела себя резко и оскорбительно по отношению к Франции. Виктория на это ответила, что за столь неудачно занятую позицию Франция пусть винит только себя, поскольку эта страна вначале намеревалась присоединиться к союзникам, а потом отказалась.