Единственная призрака. По праву рождения

Мелюхина Анастасия

— И?

— Ну, ты же древний воин! Что «и»?! — возмущаюсь я.

— Не думаю, что смогу тебе помочь, — слышу из-за двери.

— Почему это?

— Я мало что помню из своей прошлой жизни, — туманно отвечает Аран.

— Однако герб-то ты вспомнил!

— Ну, так то герб…

Призрак явно уходит от ответа. А значит, ему есть что скрывать. Значит, мне предстоит разгадать ещё одну тайну самостоятельно, раз эта самая тайна не желает сознаваться во всём сама.

— Хорошо. А ещё… — я мнусь, смущаясь своей просьбе и не зная, как лучше её выразить. — Я хочу стать лучшей.

За дверью

тишина. Я уже думаю, что Аран меня не расслышал. Только собираюсь повторить сказанное, как он, наконец, прокашливается и спрашивает:

— В каком смысле?

— Во всех…

Как маленькая прячу лицо. Просить об этом — это то же самое, что признать свою никчёмность. Но я для себя уже всё решила.

— Мари, я требую уточнений, — голос призрака звучит совсем близко.

Я поднимаю голову. Аран сидит на корточках рядом с ванной и внимательно вглядывается в мои глаза. Смутившись, я подтягиваю колени ещё выше к подбородку, обхватываю их руками, закрываясь, но прогонять его не хочу.

— Я хочу, чтобы ты помог мне стать лучшей во всём, в чём может стать лучшим кадет этого проклятого заведения.

Я не знаю точно, чем обусловлено моё желание — жёстким разговором с куратором или презрительными взглядами, но я знаю, что мне просто жизненно необходимо доказать всем и в первую очередь себе, что я не пустое место. Аран ещё минуту всматривается в моё лицо, выискивая для себя что-то понятное только ему.

— Хорошо, — наконец кивает он. — Я помогу тебе. Но ты должна будешь меня слушаться. Ты понимаешь это?

— Да, — не раздумывая соглашаюсь я.

— Ну и славно. Значит, хватит киснуть, мойся скорее, нам пора.

— Куда?

— На лекции, принцесска, на лекции.

Я горестно вздыхаю, но не спорю.

До первой лекции остаётся ещё немного времени. Поэтому я решаю не только помыться, но и забежать позавтракать в общий зал. Нас, как кадетов военизированного учебного заведения, конечно, подготавливали к голоду и жажде, но обычно, я не участвовала во всеобщих голоданиях — еду мне кто-нибудь добывал, как и питьё. Сейчас же я с удивлением осознала, что не ела примерно столько же времени, сколько и не мылась. Это все они: проблемы и мужчины, мужчины и проблемы.

Немного помешкав перед входом и поймав на себе несколько любопытных взглядов, проходящих мимо студентов, я выпрямляю плечи, задираю подбородок и шагаю в импровизированный обеденный зал.

Голоса завтракающих студентов стихают в то же мгновение, головы поворачиваются в мою сторону. Мне вдруг кажется, что я не могу дышать. Воздух не входит в лёгкие, застревая где-то в районе горла, а руки становятся неприятно влажными и холодными.

— Иди, — звучит над ухом. — Ты королева. Бывших не бывает. Иди гордо.

И я иду. Не могу сказать, доверяю ли я словам Арана или механически делаю то, что мне велят (чтобы избавить себя от обязанности принятия решений), но я иду. Не взглянув ни на одного глазеющего, я добираюсь до своего места. Теперь вокруг него абсолютно пусто. Никто не сидит рядом или напротив. Я замечаю, что по мере моего приближения отсаживаются дальше даже те, кто сидел за пару мест от меня. Будто бы я прокажённая. Да уж… Чувство не из приятных.

В горле печёт.

— Не смей плакать. Ничего удивительного не

происходит: ты слишком долго лидировала, используя силовые методы. Теперь получай то, что заслужила.

Я сверкаю глазами в ту сторону, в которой по моим представлениям должен находиться Аран.

— И не надо так смотреть, — я представляю, как он качает головой, говоря эту фразу. — Ты сама всё прекрасно понимаешь. А если не понимаешь, значит, дура. Но ты ведь не дура, правда?

— Нет, — сквозь зубы цежу я, отчего мальчишка, который поставил передо мной тарелку, шарахается в сторону и старается как можно скорее скрыться с моих глаз.

— И я так думаю, — удовлетворённо отвечает невидимый воин. — Поэтому учись править правильно.

— Пф… — тихо характеризую я его поучения.

— Нет, ты не умеешь. Посмотри на желтоглазого.

Я бросаю «случайный» взгляд в сторону стола тактиков, за которым теперь сидят кадеты не только этого факультета, но и всех остальных, кому хватило места. Ивес смеётся, раздаёт комплименты, поощряет и вообще всем раздаривает лучи своего хорошего настроения. С горечью я отмечаю, что он никогда не вёл себя так со мной.

— Что ты видишь?

— Короля со свитой, — одними губами произношу я.

— Правильно. И как к этому королю относятся его подданные?

Я закашливаюсь, но отвечаю:

— Его любят.

— Вот именно. Его любят. Не боятся, не опасаются. Его любят. Тебя любили так же?

— Да! — рявкаю я чуть громче, чем хотела, и некоторые кадеты недоумённо косятся на меня.

— Уверена? — в голосе призрака прорезаются ехидные нотки.

— Нет.

42

Больше Аран меня не трогает, он ждёт, пока я доем свой завтрак. Несмотря на то, что я не ела почти два дня, аппетита у меня нет. Но я упорно продолжаю ковырять вилкой в тарелке с тушёным мясом и тыквой и механически пережёвывать безвкусную еду. Я понимаю, что Аран прав, но его правоте противится всё моё мировоззрение и воспитание. Власть должна основываться на страхе, уважении, но никак не на любви, — именно эту мысль мне всегда внушал папенька. Но правда ли это? Теперь я знаю, что если у тебя нет преданных людей, то твоя власть не стоит ничего. У папеньки такие люди есть. Они полностью ему преданы, но никогда его не любили. Чем папенька удерживает своих приближённых, я никогда не задумывалась, но точно знаю: если он хотя бы на немного ослабит поводок, они все вместе и каждый по отдельности перегрызут горло моему родителю. И вот сейчас со мной произошло именно это — я ослабила поводок, и мне вцепились в горло. Но случилось бы это, если бы меня любили? Аэрту не нужны поводки, чтобы держать людей вокруг себя. Ему достаточно улыбнуться.

Мальчишка опасливо подходит ко мне, чтобы забрать пустую тарелку и поставить передо мной десерт — блюдце с куском пирога и бокал с соком.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я неожиданно для нас обоих.

Он из поварят, лет одиннадцати, в огромном фартуке, который юбкой закручен вокруг худенького тельца; руки в шрамах, похоже, от ожогов. Голубые глаза недоумённо глядят на меня. Ребёнок не понял, что я обращаюсь именно к нему, а когда до него доходит смысл сказанного, он дёргается, видимо, хочет убежать. Но, надо отдать ему должное, быстро берёт себя в руки.