Единственная
Шрифт:
– А как же!
– бойко ответил один из них.
Но у нее было ощущение, что видит их первый раз. Правда в те дни она не очень доверяла себе. Весенний воздух кружил голову. Все время боролась с дремотой. Была очень слаба.
Иосиф запретил идти на работу, велел лежать сидел рядом смешил стишками, сочиненными о родственниках. Одна про Марусю Сванидзе, скучавшую в Тегеране и славшую оттуда скорбные письма называлось "Маруся не журыся". Много говорили об Ильиче. Он верил в то, что сила духа снова вырвет вождя из лап
– Она тебе что-то напоминает?
– Такие же у Владимира Ильича для дневниковых записей.
– Ну вот видишь, расстарался, чтоб тебе угодить. Это тоже для дневника и для стихов, хотя ты опять накалякаешь что-нибудь постное, вроде:
Я не хочу писать плохих стихов,
Хороших я не знаю,
А потому без лишних слов
Счастливым быть желаю, - а ты сочини что-нибудь вроде:
Печатаю споро и чисто
На зависть всем нэпманским блядам
Я - мать. Жена я коммуниста.
Вот так! И с комприветом - Надя.
– совсем другое дело.Ну лежи, сочиняй. Вечером принесу гостинец.
Вечером пришел веселый, принес в коричневом вощеном пакетике темно-синюю с белым налетом гроздь винограда.
– Съешь сама тайком. Ваське не давай, все равно выплюнет.
– А ты не выплюнешь.
– Смотря как будешь угощать.
Он положил виноградину ей в рот наклонил, приник к ее губам и выпил сок. И так ягоду за ягодой.
Глава VII
Одноэтажные пригороды сменились вывороченными внутренностями огромного города: свалки, пакгаузы, подъездные пути.
Что-то недодумано, недовспомнено, а поезд замедляет ход. Уже Берлин.
Какой-то неприятный эпизод с Марией Ильиничной и Надеждой Константиновной, скомканный нервный разговор по пустячному поводу. С трудом скрываемое раздражение Марии Ильиничны.
Кажется, что-то связанное с его переездом в Горки. Собирались торопливо. Командовала Мария Ильинична, как всегда, нервно и не очень толково. Фотиева несколько раз "довозила" расшифровки, стенограммы, книги. Но это уже в середине лета, когда он стал поправляться.
Надежда ездила туда всего несколько раз, работала в Кремлевской приемной, потому что из Москвы проще было добираться в Зубалово к Васеньке, да и надобности в ней, судя по всему, не было. Иосиф вообще не посетил Старика ни разу.
Однажды позвонила Мария Ильинична, спросила, хорошо ли она знает немецкий. Нужна неправленная стенограмма восьмого заседания Конгресса Коминтерна с докладами Владимира Ильича и Клары Цеткин "Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции".
– Хорошо. Я привезу.
– И еще. Найдите тетрадь с подготовкой к этому докладу. Черную, текст
– Хорошо.
– Это просьба Владимира Ильича, лично к вам, секретно... К сожалению, больше попросить некого.
– Передайте Владимиру Ильичу, что я завтра же привезу.
Но тетради она не нашла.
– Как же так!
– вспыхнула Мария Ильинична.
– Я сама положила ее под книги. Я уверена, что вы плохо искали.
– Я искала хорошо.
– Но если бы вы, если бы вы...
– Не волнуйся, - голос Надежды Константиновны был спокоен, но базедовые глаза за толстыми очками уплывали вбок.
– Поезжай сама и найди. Надя человек деликатный, она не стала все переворачивать...
– Да. Я только приподняла книги. Тетради под ними нет.
– Ну вот видишь. Возможно нужно лучше поискать, возможно, Владимир Ильич убрал ее.
– Надо его спросить.
– Ни в коем случае! Теперь, когда дело пошло на поправку, спросить..., - она осеклась.
– Но я помню, помню! Ведь он диктовал мне!
Она примчалась на следующий день. Холодно поздоровалась с секретарями и прошла в кабинет. Фотиева проводила ее долгим и совсем недружелюбным взглядом.
Кто-то тогда пришел в приемную, кажется, Ягода - передать какой-то циркуляр начальнику охраны.
Пребывание Марии Ильиничны в кабинете затянулось, губы у Фотиевой уже сложились в гримасу недоумения. Наконец, Мария Ильинична вышла. Лицо - в красных пятнах, в руках - какая-то книга. Увидев Ягоду, словно споткнулась, кивнула и прошла в покои.
– Мадам не в духе, - довольно громко сказал Ягода Фотиевой.
– Ну что ж, пошлю с нарочным.
– Проходя мимо Надежды склонил голову в едва уловимо, но очень почтительном поклоне.
И в этот же день опять неприятный разговор. Начался с пустяка, она, перепечатывая дневник дежурных секретарей, поинтересовалась, почему нет многих записей.
– Каких?
– холодно откликнулась Лидия Александровна.
– Ну, например, писем к Мдивани и Троцкому. Нет записи от двадцать четвертого января от...
– Письмо Троцкому было передано по телефону, а Мдивани... Двадцать четвертого Владимир Ильич диктовал Марусе.
– Это было секретно, - прошелестела Володичева.
– Надежда Константиновна просила записывать все.
– Я вообще не в подчинении у Надежды Константиновны, - тихо и отчетливо сказала Фотиева, - и меня ее распоряжения не касаются.
– Аккуратно положила карандаш в стакан и вышла.
– Что это с ней?
– Зря ты завела этот разговор, - Маруся стала раскачиваться, обхватив голову руками.
– И вообще напрасно Надежда Константиновна рассказала Ильичу, что твой муж выругал ее. С этого начались все беды... и письмо это не надо было передавать Мдивани, копия пошла по рукам, все знают...