Единственный и неповторимый Кристальный друид

Мари Аннетт

Дюллахан, — уши Тиллиага были прижаты к голове, он уперся копытами в тропу. — Это существо никогда не видели на этих землях.

— Распутье, — выдавила я. — Распутье связано с Ирландией?

Я не знаю.

— Рикр, ты знаешь?

Не уверен, — прошептал мой фамильяр, — но оно связно с землей за большим морем, где обитает много древних фейри из легенд людей.

— Тогда Джейсон

сделал это. Он вызвал сюда Дюллахана, выпустил его.

Выпустил, голубка? — тихо повторил Рикр. — Такое существо не сдержать, им нельзя управлять. Это рука Смерти.

Насмешка Баллигора звенела в моей голове, и я пробормотала:

— Знание Смерти не защитит тебя от нее.

Защитить…

Я напевала под нос, ноты поднимались и опадали, я искала в памяти. Еще куплет. Он вед был? Я представила лицо отца, его попытки изобразить угрозу.

— Самая темная смерть, — спела я, — ее взгляд отразит только чистое золото.

Я сжала кулон, висящий на шее. Золотой кулон. Джейсон дал его Лейни. Как романтический подарок или для защиты? И… фермер Уитби. Золотые часы на его руке. Его выстрел привлек внимание Дюллахана, но фейри не убил его, ведь на нем было золото.

— Зак не знает, — я сжала гриву Тиллиага, кулон был в другой руке. — Он не знает, что золото может отгонять Дюллахана. Он не защищен, и Дюллахан вот-вот выйдет из распутья.

Конь повернулся в ту сторону, откуда мы приехали.

Стойте! — рявкнул Рикр, беспомощно извиваясь в моем рюкзаке. — Сейбер, зачем тебе ему помогать? Зачем раскрывать себя Дюллахану ради мужчины, которого ты презираешь?

Выгнув шею, Тиллиаг плясал на месте, ждал моего ответа.

Я прикусила щеку изнутри. Осколки вонзались в грудь, жажда отомстить пылала, не угасла. Но… но…

Зажмурившись, я прорычала:

— Этот козел должен все мне объяснить. Я не дам ему умереть, пока не получу ответы, и тогда я убью его сама. Вперед!

Тиллиаг помчался галопом. Копыта стучали, он несся к вершине горы и распутью, где вскоре появится Дюллахан.

Если призрак Смерти уже не отправился на поиски следующего сердца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Я не осмелилась брать Рикра на распутье, когда он был ранен и беспомощен. На тропе к вершине, куда выше распутья, я повесила рюкзак на верхние ветки дерева, Рикр был внутри.

Он не был рад, что его оставляли. Я буду слушать об этом неделями, если выживу.

В долине я сжала гриву Тиллиага, конь помчался среди развалин и лоз распутья. Место было зловещим днем. Ночью тут было страшно.

Во тьме когда-то алые

цветы стали бледно-розовыми, источали призрачное сияние, которое озаряло землю, покрытую мхом. Туман двигался среди призрачных деревьев, закрывая все дальше, чем в дюжине ярдов от меня, и я не осмелилась позвать Зака.

— Ты его ощущаешь? — прошептала я Тиллиагу.

Тут сложно что-то ощущать, — ответил конь, его уши постоянно двигались. — Я не могу уловить даже других своего вида.

Глядя на его подрагивающие уши и напряженную шею, я надеялась, что его нервы были крепче, чем у обычной лошади. Я не хотела, чтобы меня сбросили от первого неожиданного звука.

Мы ехали дальше. Я не узнавала тропы, покрытые мхом, с моего первого визита, хотя у меня была отличная память направления. Тропы переплетались, запутывались в узлы, колонны, потрепанные ветром, формировали незнакомые узоры. Даже маленького пруда Баллигора не было видно.

Распутье менялось от силы, питающей его, предупредил меня Рикр, когда мы только пришли сюда.

Среди лоз не было признаков жизни. Все фейри, обитающие на распутье, убежали, зная, что убийца ходил тут по ночам? Сколько, как Баллигор, узнали работу Дюллахана?

Я коснулась кулона на шее, спрятанного под футболкой, лежащего на моем сердце. Я проверяла его постоянно, вспомнив песню отца о Дюллахане. Он всегда был певцом. Как и моя мама. Все народные песни и старые баллады я узнала от них.

— Самая темная смерть… — прошептала я. — Ее взгляд отразит лишь золото.

Я надеялась, что слова были точными, или я ехала на смерть ради человека, которого хотела убить голыми руками.

Прогнав мысль, я направила чувства, надеясь уловить его присутствие — хоть чье-то присутствие — но ощущала только древнюю нечеловеческую силу этого места. Она мерцала в моем разуме, как ласка призрака.

Тиллиаг замер. Его мышцы дрожали, он поднял голову, вертя ушами, искал звук.

Тихий стук.

Стук копыт.

Я сжимала Тиллиага, мы ждали, замерев, а звук становился громче. Мои нервы напряглись, страх бегал по моей спине.

Ритм копыт стал ближе. Я не могла понять, с какой стороны он доносился, и мой страх стал ужасом. Я дрожала на спине Тиллиага, воздух вылетел из носа, пока я подавляла истерику. Неестественную. Нереальную. Этот страх не был настоящим. Я обычно так просто не пугалась. От одного звука я не могла дрожать.

Но я дрожала.

Топот был тихим, зловещим, был всюду, пока не стал утихать, отступать.

Ушел.

Мы с Тиллиагом ждали в тишине, и когда звук не вернулся, я резко выдохнула. Страх внутри угасал, и я разжала ладони, чтобы размять ноющие пальцы. Тиллиаг громко выдохнул и тряхнул головой.

Мы не обсуждали то, как оба застыли от ужаса.

Проверив на шее золотой кулон, я открыла рот, чтобы заговорить.

Запах смерти, — вдруг сказал Тиллиаг.

— Что? — прошипела я.