Её легионер
Шрифт:
– Стоп!
– воскликнул Боксон.
– Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?
– Что такое кофе по-колумбийски?
– В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.
– Так ты ещё и наркоман?
– Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!
Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение
– Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!
Их смех был прерван зуммером телефона.
– Господин Боксон!
– звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать.
– Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?
– Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?
– Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.
– Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?
– Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".
– Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?
– Да, я никому не разрешаю там стоять.
– Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?
– На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть.
– Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.
– С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон.
– Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?
– Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.
– Зачем?!
– Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.
– Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...
Затрещал телефон. Боксон взял трубку.
– Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?
– Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.
– Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?
– Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...
Телефон
10
Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.
В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.
– Чарли, ты опять оскандалился!
– смеялась актриса.
– Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.
– Почему?!
– О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.
– Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.
– Николь, как у тебя дела?
– сменил тему Боксон.
– Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.
– Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.
– В Греции отличный бренди "Метакса", рекомендую.
– Ты собираешься смотреть портрет, или пришел рассказывать свои дорожные впечатления?
– спросил Алиньяк.
– Показывай портрет, Жан-Луи, и никогда не вмешивайся в разговор мужчины и женщины.
– Никогда не говори "никогда"!
– Алиньяк стремительным движением снял с картины чехол.
– Вот дьявол!
– почему-то на испанском языке воскликнул Боксон; потом подошел к портрету почти вплотную, потом на несколько шагов назад, потом чуть в сторону, чтобы взглянуть на картину сбоку.
– Слушай, Жан-Лу, - заговорил Боксон, - то, что ты - гений, тебе уже говорили. Когда будут описывать историю твоей жизни, я надеюсь, что упомянут и меня. Жан-Лу, я не знаю, чем отблагодарить тебя за твой талант. Ты опять создал шедевр - и я заявлю об этом под любой присягой. Парень, я горжусь дружбой с тобой!
Портрет был прост: Катрин Кольери в белом на солнечно-розовом фоне, с предельно-фотографической точностью изображения - в скрупулезной манере Жан-Луи Алиньяка. Ощущение радости и нежности коснулось Боксона, картина сияла величием шедевра, подчеркнутого своей простотой.
– Николь, - сказал стряхнувший наваждение Боксон, - зачем ты пришла именно сейчас? Я не могу в твоем присутствии восторгаться другой женщиной!
– Похоже, Чарли, ты действительно влюблен, - в голосе Николь скользнула печаль.
– Мне осталось только позавидовать ей.