Её Сиятельство Графиня

Вериор Лика

Демид улыбнулся. Правильно, женщине от брака что и стоит заиметь с чистой совестью, так это мужнины деньги. Он, помнится, сам своей Татьяне ни в чём не отказывал, чтобы скрасить её существование вечно одинокой жены потомственного военнослужащего.

Стало вдруг грустно. Вот она — обратная сторона блестящей с виду монеты. Женился, а жену настолько не видел, что и наследника не заделал, а когда заделал, то так не с душою, равнодушно, что забрало это жизнь и ребёнка в утробе, и матери лихорадочной.

Оттого Демид считал, что

браки должны быть если не из любви, то из взаимной приязни, и опыт был тому подтверждением — у голодающих крестьян в семье по десять голов, а у них, на пуховых перинах спящих, дети до разумного возраста не доживают.

И теперь что — без жены, без детей, торчать в столице, пока дворяне сверкают золотом и камнями? Уже не интересно, на фронте от него куда больше пользы, но, поди, в этом деле тётушка руку приложила — не даром император так срочно зовёт: боятся, что Демид на полпути завернёт ещё куда. Вон, на Кавказе какие действия разворачиваются, и батюшка его, бывший там главнокомандующим, уже в отставке. Туда бы…

Демид замер в коридоре. Желание проветриться перед сном вышвырнуло его из комнаты, но он ничуть не ожидал, что будет не один. У единственного в коридоре окна, открытого, стояла графиня, кутаясь во всё ту же песцовую шубу.

— И вам не спится? — спросил. Графиня и не дёрнулась.

— Едва ли вам прилично заводить со мной разговор.

— Едва ли вам прилично покидать свои комнаты.

— Не поспоришь, — она глянула на него через плечо, словно бы смиряя с высоты своего положения. И то было положение не дворянское, нет, казалось, она мерилась человечностью — или же Демид накручивал себя, пристрастившийся к этому виду деятельности ещё в подростковые годы.

— Отчего же вы отпустили разбойников?

— Отчего же было не отпустить?

— Хотя бы потому, что за вами будут следующие и, возможно, они не обойдутся лишь лёгким испугом.

— А вы испугались?

Демид оторопел. Девчонка, едва ли представленная ко двору, расправлялась с ним как с зелёным лицеистом. Определённо, независимо от возраста, у женщин в крови ставить мужчин в неудобное положение.

Помолчали.

— Следующих не будет, — почтила его графиня невнятным пояснением.

— Отчего же?

— Наелись.

— И надолго?

Широким шагом графиня шагнула на подоконник, и взгляд Демида, невольный, вцепился в оголившуюся на секунду щиколотку. Он тут же его отвёл, а после рванул вперёд, желая удержать графиню от прыжка.

— Зачем вы?!..

— Смотрите, — проговорила она тихо. Демид поднёс к ней руки, готовый подхватить в любой момент. Пушистый щипанный мех щекотал ладони, сантиметр — и ситуация считалась бы компрометирующей. Хотя и без того… — Луна упала в пруд. Облака, рыхлые, не удержали… Надеюсь, не утонет.

Пейзажи князя давно уже не вдохновляли, разум его озаботился другим. Возможно показалось, но щиколотки графини в шрамах — от розог. Образ залюбленного

чада пошатнулся: балуя — не порют.

— Ваше сиятельство! — воскликнули за их спинами. Князь едва сдержал желание отскочить — словно бы он сделал что-то дурное! — Спускайтесь!

Графиня тяжело — совсем по-детски — вздохнула, резво спрыгнула с подоконника и поспешила к няне — или то гувернантка? — не прощаясь.

Глава 3

День пути до Санкт-Петербурга

Почтовая станция

С детства во мне жила нелюбовь к военным. Хотелось бы сказать, что причина лишь в том, что они — длань не всегда справедливой власти, но правда в том, что мне попросту противно — кто-то готов убивать по приказу, часто не имея для того никаких иных оснований. И это не просто беспочвенное измышление: доказательство я видела своими глазами и оно же, кошмарами, до сих пор не даёт мне спать.

Особенной моей нелюбовью пользовались чины, хоть сколько-то наделённые властью. Правда, едва ли вы найдёте дворянина, который не имел бы офицерского — мой батюшка не исключение. К счастью, сослали его раньше, чем тот дослужился до звания, которое, не продав заведомо душу, не получают. Того же не сказать про деда, генерала. Впрочем, на войне с французами он и оставил карьеру, почив. Мысли об этом не приносили мне ни радости, ни грусти — произошло всё лет за двадцать до моего рождения.

Иногда я думаю, что было бы, не погибни дед? Батюшка всегда отзывался о нём, как о человеке высокой чести и моральных заслуг, и думается мне, что под строгим оком служивого родителя из батюшки бы вырос кто угодно, но точно не революционер, а там и я бы росла со склонностью к слепоте — физической и моральной.

Ну, чего тратить время на бессмысленные размышления? Как оно было бы нам узнать не суждено, а взбаламутивший озеро воспоминаний офицер — имени его я так и не узнала — отчалил с постоялого двора ещё затемно, и с тех пор мы больше не встречались.

До Петербурга оставался всего день. Я ожидала в прогретой комнате станционного смотрителя, пока тот распоряжался о замене коней. Пришлось пригрозить, чтоб взялся за дело, — он и просыпаться не желал, бормотал только, что коней нет, кутаясь в дырявую шинель. Оттого, видимо, и дырявую, что работе этот господин предпочитал сон.

Кони на месте — это было понятно ещё на подходе, вялые бормотания я слушать не желала, а потому — совершенно не по-дворянски — растолкала этого лгуна, пригрозила фамилией и умаслила мздой. Монету смотритель уважал больше государственного долга, а потому, хоть всё ещё и ленно, встал, поплёлся командовать.

Мерный шум за дверью переменился. Я села ровнее, прислушиваясь.

— Срочное!.. Срочное письмо! Графине…

Завязался разговор.

Замолчали.

Вошёл Тихон.

— Что там?