Её Сиятельство Графиня

Вериор Лика

Как скверно положение современного человека…

А что, если просто взять, и выйти прямо тут — посреди улицы? Оставить этот приём, после — сказаться больной, проспавшей — мёртвой на худой конец? А сейчас — прогуляться по городу, заглянуть в эти множества стеклянных оконец, поболтать с просящим у ступеней церкви — он явно многое видел, а может — с булошницей, она вон как всех оглядывает, как ловко складывает стишки, зазывая прохожих — явно знает, чем привлечь местный народ.

Горло распирало от застрявшего выкрика: «Стой, кучер!», — но подобной слабости я себе позволить не могла. Я должна — обязана! — появиться в свете,

и не лучший ли дебют — в Зимнем дворце? Будучи уже давно женой, но в то же время непредставленной обществу, я не подхожу под привычные правила этикета, и в то же время от меня ждут их неукоснительного соблюдения.

Безусловно, подчиняться дворянской истерии я не намерена, зависимый — слабый, а уж зависимого от изменчивых общественных мнений можно хоронить при жизни. Однако мой протест не должен выглядеть вульгарностью или — ещё хуже — необразованностью, ведь по сегодняшнему дню обо мне будут судить всю жизнь. Я не хочу ударить в грязь лицом, тем более в Петербурге мне придётся строить и дальнейшие — я надеюсь, плодотворные — отношения. Даже самый богатый в мире человек не может справиться без связей, за ними я и еду, ведь в одиночку не жди больших свершений.

И вот мы, наконец, выехали на чистые, украшенные российской символикой центральные улицы. На днях, сопровождаемый торжественным эскортом, этими дорогами в город въехал посол. Церемониал подобного рода встреч был выверен до мелочей, германскому послу полагалось определённое количество эскорта — конного, пешего, оркестрового, каждый горожанин обязан был приветствовать его — с улиц, с лавок, с окон собственных квартир, создавая радостную истерию, и не дай Бог на пути эскорта встретится что-то неудобоваримое — всех попрошаек, собак — и даже крыс, мётлами вычищали в подворотни и, словно бы чувствуя особенность момента, дворняги затихали. Попрошайки же, нет-нет, да вылезали встретить иноземца, поддаваясь всеобщему веселью, беззубо свистя и махая блохастыми шапками. Их, впрочем, быстро закрывала толпа более умытых господ, словно бы в этот момент все становились единым разумом и словно бы делом всей их жизни было показаться перед гостем наилучшим образом.

Громадина Александровской колонны поразила меня до глубины души. Мне малодушно захотелось попросить кучера объехать её по широкой дуге, но каждый подъезжающий ко дворцу приметил бы эту заминку. Сдвинув немного шторку, я нервно наблюдала за гранитовым столбом — если он начнёт падать я, по крайней мере, замечу это и успею покаяться за грехи.

За неимением хороших знакомств в Петербурге я прибыла одна, что было мне крайне не на руку, но робеть я не собиралась. Регалии моей кареты были узнаваемы, швейцары помогли мне спуститься, сопроводили до входа, где лакеи приняли верхнюю одежду.

Ещё в карете я опустила вуаль, но всё же старалась не глазеть по сторонам, а вот чужие взгляды на себе чувствовала явственно. Прогулочным шагом, вместе с общим потоком гостей, я прошла в залу ожидания, где, собравшись группами, уже ожидали сотни гостей. Узнать в них хоть кого-то по работам именитых художников я даже не пыталась — кто-то вообще пишет натуралистичные портреты? Нет, не думаю, работу терять даже художникам не хочется — что бы там не говорили про то, что они не от мира сего.

— Je suis sure! C'est elle! C'est un sauvage des montagnes. Regarde sa tenue, elle pleure son mari encore vivant? Ou la nonne? — «Я уверена! Это она! Та дикарка с гор. Посмотри

на её наряд, она оплакивает ещё живого мужа? Или монахиня?» — прошептал кто-то совсем неподалёку. — Et le voile? Apparemment, elle est terriblement laide! — «А вуаль? Видимо, она ужасно некрасива!»

Едва сдержала улыбку — впечатление я произвела нужное. Дикарка с гор, оплакивающая своего ещё живого мужа. Как уважающая себя женщина я не могу позволить себе носить инфантильные светлые оттенки и фасоны, изобилующие рюшами — это удел «невест». Да, в силу возраста общество вполне могло бы и мне простить подобные наряды, однако мне не нужно их прощение и мне не на руку предстать перед ними «юной и нежной». Нет, мой главный козырь — я в браке. Я сдержанная взрослая женщина, с которой следует считаться. Пусть назовут мрачной, аскетичной, сухой — это именно то, что мне нужно.

— Ils disent qu'elle ne connait pas le francais, — «говорят, она не знает французского».

— Tres probablement. Qui pourrait lui apprendre la-bas? Des chevres de montagne? — «Весьма вероятно. Кто бы смог её там научить? Горные козлы?» — и они захихикали.

Ой, да горные козлы и то по-французски лучше блеют, а у этих что грамматика, что произношение — хромают.

Их маман разделяла мои мысли, а потому шикнула, усмиряя дочерей. Не гоже позориться, не я же одна их слышала.

И всё же сплетничали тут знатно, и отчего-то все были свято уверенны, что французский мною освоен не был, и очевидным доказательством этой теории для них было то, что «я избегаю свет».

— Ma chere! — «моя дорогая!» — вышла ко мне пожилая женщина с распростёртыми руками. Её седые волосы украшала княжеская диадема, и я тут же присела в реверансе, но глаз не опустила, совсем невежливо разглядывая красивое, несмотря на возраст, лицо. Морщины не скрыли и толики её очарования, её внутреннего света — это лицо хотелось запечатлеть в памяти. Не осталось никаких сомнений — ко мне подошла сама княгиня Елена Павловна.

— Счастлива предстать перед вашим императорским высочеством, — оставаясь в реверансе, проговорила и, без лишних титулов, добавила: — Елизавета Вавилова к вашим услугам.

— Я прекрасно знаю, кто ты, дорогая, — она взяла меня за руки, приподнимая. Жест высочайшего расположения, кое я, как ни крути, не успела заслужить. Отчего же княгиня столь мила? Или, приравнивая её нрав к нраву святых, люди не врут? — Tres bien, tres bien! — «Очень хорошо, очень хорошо!» — Я невероятно рада тебя видеть. Мои хорошие друзья говорили о тебе — и я уверена, нам будет очень интересно вместе.

Приговаривая, она увела меня ближе ко входу в основную залу.

— Император ещё не прибыл, но уже совсем скоро… Понимаю, ma pauvre, — «моя бедняжка», — тебя некому представить. Я обязательно тебе помогу. Как твой супруг? Я не понаслышке знаю, какого этого, когда супруг тяжело болен. Эти дни беспросветного выхаживания….

— Благодарю вас за заботу, ваше высочество.

— Понимаю, тебе сейчас вовсе не до приёмов, но я была расстроена твоим отсутствием у Юсуповых. Это ведь такое большое событие! A tres grande echelle! — «В очень больших масштабах!» — Сейчас это редкость, ты знаешь, мы ещё держим траур по покойному императору. Полагаю, ты вовсе не заинтересована в таких развлечениях?

Я вежливо промолчала. Напор княгини обескуражил, она, очевидно, пыталась добиться от меня разговора, но я не успевала и слова вставить.