Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
Многообещающий монолог Щукиной возмутил не только Ефима и Надю. И на лице Алевтины Крошкиной выразились недоумение и досада. Лишь новенький сотрудник, Жора Белоголовкин, смотрел на новое начальство с подобострастным почтением.
– Какие могут быть возражения?
– залепетал он срывающимся на фальцет тенорком.
– Правильно, товарищ...
– Щукина запнулась, забыла фамилию, - товарищ Жора. Не зря ты коммунист, не зря так часто брал у меня политлитературу. Молодец! Все бы так... Далее, - Щукина опустила свою тушу в кресло, - о самом главном. По мнению товарища Дубовой, к которому я целиком и полностью присоединяюсь,
– она опять крепко стукнула по столу.
– А то некоторые сотрудники редакции, - она выразительно глянула на Ефима, - многократно пытались превратить газету в вестник кляуз и средство шельмования руководящих кадров... К сожалению, товарищ Гапченко потворствовал таким левацко-оппортунистическим наскокам... Баста! Больше такого не будет!
«Вывод ясен, - подумал Ефим, - на пост главы газеты подобран не редактор, а тюремный надзиратель; дуэт Щукина-Дубова, при поддержке бездарной подпевалы Адамович, в самое короткое время окончательно угробит многотиражку». О том, чтобы ему столковаться со Щукиной, и речи быть не может. «Просто так, мадам жандарм, я вам все-таки не сдамся», - решил он.
– Может быть, у кого-нибудь есть ко мне вопросы, или имеются какие-нибудь пожелания или соображения, - прошу, пожалуйста, я демократка, - Щукина обнажила в улыбке крупные желтые неровные зубы.
«При всех ваших мощных опекунах, - подумал Ефим, - вы, мадам, уязвимы... Ну-ка, на первый случай, получите щелчок!» Он незаметно подмигнул Наде.
– У меня к вам вопрос, если разрешите...
Редакторша царственно кивнула.
– Я к тому, чтобы работать по-ленински... Вы, наверно, помните пожелание Владимира Ильича всей советской печати?
– Какое пожелание?
– насторожилась Щукина.
– «Поменьше политической трескотни, побольше деловитости».
Щукина вроде бы замерла, вперила в Ефима неподвижный тяжелый взгляд.
– Не понимаю твоего вопроса, Сегал, к чему он?
– К тому, что завет Ленина касается всех нас, - пальнул Ефим, - всех без исключения, и вас, и товарища Дубовой. Выпускать в свет нашу газету такой, как сейчас, беззубой и мелкотемной - значит начисто игнорировать ленинский наказ, то есть работать не по-ленински.
Надя незаметно, но энергично дернула Ефима за рукав. Поздно: глядя на покрасневшее вдруг рыхлое лицо Щукиной, он испытывал радость охотника, подстрелившего бешеную волчицу.
– Тэк-тэк, - процедила сквозь зубы Щукина, - тэк-тэк, любопытно. Давай, мели дальше, Сегал, ты это умеешь. Не зря о тебе такого мнения в парткоме и райкоме.
– Сейчас не обо мне разговор, о дальнейшей судьбе газеты... Так вот, будем мы придерживаться ленинского завета в повседневной работе или не будем?
– он с торжеством наблюдал, как самоуверенная партглыбина смешалась... Правда, ненадолго.
Она поднялась за столом, метнула на Ефима ненавидящий взгляд, крикнула:
– Хватит, Сегал, хватит вредной демагогией заниматься! Не тебе, беспартийному, учить нас, коммунистов, уму-разуму... Все, товарищи, совещание окончено, вы свободны, прошу по рабочим местам. А с тобой, Сегал, поговорим отдельно, — пообещала с угрозой.
Не слышал Ефим дальнейших слов
– «Карету мне, карету», - продекламировал он, нервно посмеиваясь.
– Знаешь, пойдем на завод, поговорим.
Они зашли в пустой Красный уголок сборочного цеха. Сели. Невесело помолчали.
– Нам, Надюша, надо упредить действия Щукиной, нечего ждать, как тот мужичок, когда гром грянет. Благоразумнее поберечься от щучьей пасти. Придется подыскивать работу в другом месте. Обоим.
– Где? Каким образом?
– возразила Надя.
– Тебе, наверно, легко будет устроиться в другой газете, ты - профессионал со стажем. А я? Репортер без года неделю, да еще студентка-заочница... И, по-моему, не стоит паниковать: Щукина не будет спешить с нашим увольнением, особенно с твоим. Ни ей, ни Дубовой, не выгодно расстаться с единственным квалифицированным журналистом. К тому же и осложнения могут возникнуть, я имею в виду юридические: ты - инвалид войны. Они постараются отделаться от тебя не сразу, спустят на тормозах. Посмотришь, примерно через полгодика подыщут подходящую замену, а за это время все обставят так, что ты сам рад будешь сбежать из редакции. Затем возьмутся за меня.
«Умница», - подумал Ефим, любуясь милым детским обликом жены, в который раз восхищаясь ее отнюдь не детским разумом.
– Так что выше голову, Фима! Ничего, пережили не одну напасть, и эту, Бог даст, сдюжим.
Надя словно в воду глядела. На следующий день Щукина позвала ее в свой кабинет и в течение получаса доверительно беседовала... Она просила ни в коем случае не передавать Ефиму содержание их разговора. Неуклюжая хитрость! Щукина именно на то и рассчитывала, что Надя тотчас же, слово в слово, передаст Ефиму «секретные» речеизлияния в его адрес. Сводились они вот к чему: Щукина, редактор газеты, предупреждена инструктором райкома Великановой и секретарем парткома Дубовой о болезненной склонности журналиста Сегала к показу, причем в преувеличенном, а то и в извращенном виде, отдельных случайных проступков некоторых руководящих работников завода.
– Понимаешь, Надежда, - Щукина вперила тяжелый взгляд в глаза собеседницы, - это же злобное критиканство, очернение солидных уважаемых специалистов, золотого фонда кадров. Сегал подрывает их авторитет в народе, конечно, делает это не умышленно, но наносит тяжкий вред... тяжкий вред нашему великому делу. Представляешь, чем это пахнет?
– Щукина ожидала увидеть по меньшей мере испуг, смятение на Надином лице, а оно было спокойно, сосредоточенно, вежливо-внимательно.
– Ты осознаешь рискованность стиля работы твоего мужа? Как ты думаешь, откуда такое у него?
Надя молчала.
– Не знаешь? Отвечу за тебя. Товарищ Дубова, как тебе известно, умнейший человек, кристально чистый большевик, предупредила меня: «Мария, смотри за Сегалом! Смотри в оба! Он был тяжело контужен на фронте, и как следствие - порочный максимализм. Кроме того, он почему-то беспартийный, стало быть, политически близорук. Но, с другой стороны, Сегал - толковый, квалифицированный газетчик. Этим он нам несомненно ценен». Такую же характеристику твоему мужу дала от имени райкома инструктор товарищ Великанова... Надеюсь, ты догадалась, зачем я тебе этот говорю?