Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
На столе Ефима зазвонил телефон.
– Фима, — услышал он с облегчением желанный голос, — зачем тебя вызывала Щукина?.. Я жду тебя у проходной.
Она встретила его на полпути от редакции.
– Чем ты так взволнован?
– Гады, мерзавцы, все они — одна шайка-лейка, — ругался в сердцах Ефим.
– Успокойся, что случилось?
– Ошеломляющая новость! Рызгалов и компания, почуяв недоброе, раздобыли где-то немного мяса. Месяц на исходе, большая часть талонов отоварена эрзацами, делают видимость благополучия. Рызгалов - уголовник, да еще какой! Копнуть хорошенько -
Надя молчала.
– Помнишь, Фима, - неторопливо заговорила она после некоторого раздумья, - ты как-то рассказал мне о старом докторе? Он тогда, сам того не подозревая, дал тебе ключ к пониманию всего, что происходит в нашем славном Отечестве?
– Ты имеешь в виду его слова о государственной и общественной Системе? Полагаешь, что с рызгаловским делом я упрусь в нее, как в непробиваемую броню?
– Вот именно. Может быть, ты в азарте забыл о ней - о всемогущей и всеохватывающей, как сам назвал однажды?
– Ничего я не забыл. Забыл - она о себе напомнила бы. Это ведь не преграда, которую можно обойти или перепрыгнуть. Но все же, пусть очень редко, а берут за шиворот высокопоставленных воротил, судят, сажают и даже расстреливают. Почему это не может произойти с Рызгаловым? Надо что-то придумать.
– Придумай, на первый случай, где нам добыть деньги до получки.
Вскоре произошло первое приятное событие в затянувшемся «свадебном путешествии» молодоженов. Вернее, не одно, а даже целых два.
Тетка их сожительницы по комнате, девочки Маруси, посчитала, в конце концов, что содержать в Москве племянницу дело накладное: ведь Маруся еще училась, никаких средств к существованию не имела. Тетка увезла ее к себе в Рязань, где Маруся намеревалась поступить в какой-то техникум. В связи с отъездом она предложила Сегалам купить ее платяной шкаф, кровать с пружинным матрацем, кое-что из посуды. За всю эту неслыханную роскошь Маруся запросила, в общем-то, сходную цену. Однако и такой финансовой малости у Сегалов в наличии не оказалось. Ждать уплаты некоторое время Маруся отказалась наотрез: «Деньги на бочку (так она и заявила), или завтра все увезу отсюда».
Пришлось опять лезть в кабалу к завкомовскому бухгалтеру. С обычными упреками и причитаниями, он неохотно вытащил из сейфа несколько купюр в обмен на расписку, грозно предупредил: «В получку все выдеру!» Добавили немного из имеющихся на текущие расходы денег, вручили несговорчивой Марусе, оставив себе мелочь — на два дня до зарплаты.
Зато - о, радость! О, счастье! О, не сравнимое ни с чем наслаждение! Наконец-то, после пятнадцати месяцев супружества, Ефим и Надя стали единоличными владельцами комнатушки в засыпном бараке, пусть без самых элементарных бытовых удобств, пусть с тремя соседями по коридору, но одни, без посторонних в комнате, в комнате с мебелью - их собственной: шкафом и кроватью и даже обеденным столом, который Маруся великодушно оставила Сегалам «за так». Да еще со своей посудой и утварью! Нет, не пережившему такое счастье не понять, просто не представить себе состояние людей, у которых воистину только что не было ни гроша, да вдруг... Словно
В разных комнатах Дома общественных организаций без особой, видимо, надобности стояло множество стандартных конторских стульев, неказистых, но прочных. Ефим решил попросить у коменданта Дома пару стульев во временное пользование. Пожилой комендант оказался ; человеком понятливым. Без лишних слов, вместо двух он презентовал Сегалам четыре стула, и не на время, а навсегда, к тому же выбрал покрасивее и получше. Вдобавок, что уже походило на фантазию, он подарил им списанный старенький, но довольно-таки приличный, даже мало поцарапанный, однотумбовый письменный стол, покрытый дерматином.
Надраив некрашеный пол до желтизны, побелив печку-шведку, расставив с максимальным эстетическим эффектом мебель, Сегалы устало уселись на конторские дарственные стулья и молча, час или два, - счастливые часов не наблюдают - любовались «своим гнездышком».
Кто знает, сколько бы времени продолжалось блаженное любование, если бы Ефиму вдруг не захотелось есть.
– Надюша, - сказал он ни к месту и ни ко времени, - не мешало бы немножко подзаправиться...
– А?
– встрепенулась Надя, будто очнувшись от волшебного сновидения.
– Что ты сказал?
Ефим повторил свою прозаическую фразу.
– Ой, я тоже кажется проголодалась. Но у нас не осталось ни копейки. Так что...
Но тут случилось новое чудо. В комнату без стука вошла соседка Лена и ахнула:
– Ба! Как у вас хорошо-то! Как господа зажили! Не хотите облигации проверить? Может, выиграли?
– Она протянула газету.
– Выиграли!
– вскрикнула Надя.
– Тысячу! Два раза по пятьсот!
– Не может быть!
– не веря в удачу, воскликнул Ефим.
– Проверь еще раз.
Проверили еще раз, все, по очереди. Ошибки не было, выигрыш состоялся!
– Вот здорово-то!
– по-хорошему позавидовала Лена и, почему-то вдруг пристально глянув на Надю и Ефима, спросила: - А сейчас-то у вас деньги есть? Могу выручить: мой вчера получку принес... А потом сама у вас стрельну. Теперь вы богатые, я с вами вожусь.
Сегалы не успели ни согласиться, ни возразить, как Лена вернулась с полсотней, В барачном раю люди понимали друг друга без лишних слов.
Через час, вернувшись из продмага, Сегалы пировали. Услада от этого пиршества могла бы сравниться разве что с той, которую испытают люди, когда придет Мессия. Счастливо возбужденный, Ефим даже спел Наде в приблизительном переводе с древнееврейского песню «Когда явится Мессия»:
Неслыханные яства будем есть,
Тончайшие вина будем пить,
Вкуснейшими лакомствами будем наслаждаться На том чудесном пиру, на том чудесном пиру...
Блаженно умиротворенные, Ефим и Надя роскошно расположились на широчайшем просторе — полуторном Марусином матраце. Словно ангелы безгрешные, безмятежно и сладко проспали сказочную ночь.