Его Искушение
Шрифт:
— Что это?!
Спрашиваю механическим голосом.
— Охота. Ротвейлеров выпустили из вольеров. Мои питомцы спешат загнать дичь.
Прикусываю губы.
— Сегодня я вернулся после тяжелого рабочего дня и в планах было немного развеяться.
Замолкает, открывает окно, чуть оттянув занавеску, дает себе лучший обзор во двор.
Теперь понимаю, что Иван одет для охоты. Вот почему перчатки.
— Я сейчас должен быть там.
Проговаривает слишком уж спокойно. Не знаю, что напугало
— Что-т-то помешало?
Заикаюсь.
— Определенно.
И взгляд в меня, обжигающий, заставляющий сжаться еще сильнее. Иван сейчас пугающий, грозный, и глаза у него, как лед. Наклоняет голову к левому плечу, а у меня волосы на затылке поднимаются. Еще не видела его таким зловещим.
— Появилась одна маленькая строптивая проблемка и заставляет основательно задуматься — с какого хрена мне вообще все это?!
Останавливает взгляд на моих пальцах, которые сжимают его сорочку у самого ворота, прищуривается.
— Я… не…
— Еще хоть раз Василиса доложит мне о тебе и о проблемах, которые организовываешь, кукла, ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю!
— Замучаешь?!
Улыбка кривит губы.
— Аврора, если хочешь спровоцировать жесткий секс, для этого не нужно устраивать голодовку, ты только скажи, и я отработаю тебя по-жесткому.
Из глаз брызжут слезы, натягиваю на себя одеяло, прикрываю глаза, не хочу его видеть, хочу исчезнуть, испариться.
Хватка в волосах заставляет встретиться с голубоватыми льдинами.
— Выкинешь сегодняшний фортель еще хоть раз, Аврора, еще хоть один долбаный раз — станешь дичью для моих псов!
У меня внутри все обрывается, таращусь на мужчину, не знающего пощады, в ужасе.
Тем временем к лаю снаружи добавляется знакомый звук, ржание.
— У тебя лошади есть?!
Задаю вопрос, выпаливаю неожиданно для себя. Просто чтобы избавиться от навязчивой картинки, навеянной угрозой Ивана.
Поворачивает голову, уловив мою заинтересованность, всматривается.
— Лошадей любишь, верхом ездить умеешь?
Поясняю тихо:
— Я на ранчо выросла, у нас была парочка: Вжик и Фитиль, — воспоминания заставляют чуть улыбнуться. — Мои добрые друзья. Они были в пятнышках, индейская порода. Я часто рассматривала эти отметины, пытаясь понять, которая клякса на что похожа. Рано села в седло, папа не мог меня удержать, и мама настоял на том, что раз я сама втихаря бегаю к лошадям, чтобы не свернуть себе шею, лучше меня учить. Но я до конца не научилась, вскоре отцу пришлось их продать. Все отдать пришлось.
Опускаю голову, воспоминания до сих пор болезненные.
— Почему?
Голос глубокий и волосы Иван больше не сжимает так, что коже больно. Он их ласкающе между пальцев пускает.
— Кризис.
— Обида осталась.
Проницательность русского уже не удивляет.
— У папы не было выхода, это я как взрослая понимаю, а тогда спряталась в своем домике на дереве и отказывалась спускаться несколько дней, ни на минуту не переставая оплакивая свою потерю.
— Смотрю, девочка выросла, а повадки все те же, да, Аврора?!
Рык Ивана неожиданный и я опять вздрагиваю, замираю, вспомнив, с кем именно говорю.
Толкает меня на подушки, нависает. Бледно-голубые глаза фокусируются на мне.
— Ты считаешь себя пленницей, Аврора?!
Рычит, голос понижается до опасных частот, а я впадаю в ступор, пока он наваливается на меня. Сжимает меня в своих руках, проводит пальцами по моему бедру, заставляя ощутить, что под его сорочкой нет белья, я абсолютно голая.
Брыкаюсь, бьюсь под сильным литым телом, пытаясь выскользнуть.
Опять слышу незнакомые слова, Иван, кажется, маты на родном языке выплевывает, и сильная рука вцепляется в мое плечо, резко поднимает, без усилий, ахаю, ноги путаются в одеяле, я почти падаю, но он придерживает, заставляет встать.
— Отвечай!
— Прекрати. Хватит! — кричу в ответ. — А кто я по-твоему?!
— Нет, ты, мать твою, издеваешься?! Если не понимаешь различий, я могу тебе устроить экскурсию, очень интересную и познавательную! Познакомишься с катакомбами. Побудешь узницей.
Подхватывает меня на руки.
Сильный, злой, несет куда-то, в ужасе осознаю, что Иван хочет показать мне нечто страшное.
Я помню Ридли после его подвала.
Не знаю, откуда силы берутся, принимаюсь вырываться, как дикая кошка, царапаюсь.
— Нет! Не хочу! Не надо! Я поняла!
Не реагирует, быстро идет по коридорам, спускается по лестнице, словно и нет ноши в руках.
— Не надо подвала, пожалуйста! Не делай этого, Иван! Умоляю! Я не переживу!
Сжимаюсь вся, закрываю глаза и цепляю его за майку, вдыхаю запах вереска, жмусь к широкой груди, пытаясь найти укрытие.
Вскрикиваю, когда плюхает меня на нечто мягкое, а я боюсь глаза распахнуть. Все еще завернутая в тонкую шелковую сорочку, под которой у меня ничего нет.
— Глаза открой.
Машу головой из стороны в сторону и жмусь к мягкой спинке, пытаясь отдалиться.
— Аврора.
Короткий приказ и пальцами скользит по моей коже. Поправляет мои волосы, убирая пряди за ухо.
Наконец, понимаю, что босые ступни не обдает холодом, в нос не ударяет запах затхлости и сырости, который, наверное, должен быть в пыточных. Да и сижу я на чем-то мягком, удобный стул или кресло.