Его волчица. Я тебя приручу
Шрифт:
Не в силах справиться с бурей эмоций, обхватываю себя руками и издаю глухой стон поражения. Одновременно замечаю, как не терпится Демьяну уйти, он то и дело косится на дверь, и объяснения со мной его только задерживают.
Разозлившись, хочу, чтобы он немедленно убрался.
Возможно, он именно на это и рассчитывал, уже досконально изучив меня. Надеялся, что, испытывая жуткий стыд из-за открывшейся правды, захочу остаться наедине с собой. И он угадал. Именно этого я и хочу. Вот только задам важнейший вопрос.
– Я не опасна для окружающих? Как ты можешь оставить меня, зная, что за
– Я не могу вечно охранять тебя, пойми. У меня есть обязанности и план, как исправить всё это. Не могу больше смотреть на твои страдания, а из-за переливаний крови ты чахнешь на глазах. Может, ты не замечаешь, но ты жутко похудела, бледная как смерть. – С жалостью осмотрев меня, Демьян продолжает: – И ты пообещала сбежать, если снова свяжу тебя. Что мне остается, кроме как довериться и позволить тебе самой сладить со своим зверем? У вас неплохо получалось. Ее время – ночь, твое – день. И кажется, ее это вполне устраивает. Она набирается сил, охотясь ночью, чтобы поддержать в тебе жизнь.
На языке вертятся вопросы и возражения, но, видя, как Демьян мечтает поскорее избавиться от меня и отправиться за лекарством, молча киваю, будто соглашаясь с ним. Пусть думает, что я приняла правду с достоинством и смирилась.
Пусть уходит! Ни слова ему больше не скажу. Пусть этот сумасшедший идет на верную смерть, я ничего не скажу ему на прощание.
Уловив мое настроение, Демьян быстро одевается, бесшумно выбирается в окно и сливается с ночными тенями, чтобы исчезнуть в мгновение ока и, возможно, навсегда.
Глава 36. Вера. Стая близко
Как бы ни хотелось трусливо отсидеться в комнате до возвращения Демьяна, не могу себе такого позволить. Даже не имею права. Честно говоря, не испытываю никакого желания проверять, что же будет, если в назначенное время не приду в комнату, отведенную под медицинский кабинет.
Не в силах уснуть, спускаюсь на кухню. Дом еще спит. Еще бы, сейчас только три часа ночи. Специально выбираю время, чтобы не сталкиваться с обитателями дома. Я же для них, считай, источник крови, неодушевленный предмет, да еще и оборотень, то есть опасный зверь. Кто будет со мной рядом по своей воле принимать пищу? Мне хватило одного раза за общим столом, чтобы почувствовать себя лишней и отверженной. Больше флюидов страха и ненависти на себе испытывать не желаю.
Аппетита совсем нет. Его сожрал страх за судьбу Демьяна, так бесстрашно отправившегося в одиночку в логово врага. Ну до чего безрассудный поступок! Перебираю в мыслях варианты исхода этой вылазки, и ни один мне не нравится. Но что я могу сделать?
Да еще и переживания по поводу моих ночных обращений совершенно истощили моральные силы.
Бутерброд с кофе – вот и весь мой скудный паек. Больше в меня не влезает.
Но я обязана хорошо питаться, иначе организм не будет в нужных количествах вырабатывать кровь. Надо что-то предпринять, чтобы прекратить переливания крови больным. Я не выдержу этого долго.
Да и они не смогут постоянно жить в зависимости от одного человека.
Кто знает, вдруг Демьян все-таки поступил правильно. Он хотя бы пытается переломить ход событий и
Так или иначе, его действия должны привести к какому-то результату. Остается ждать.
А пока я по собственной воле перемещаюсь в комнату для переливания крови. Иду сама, таким образом создавая иллюзию того, что меня не принуждают и я как альтруист решила облагодетельствовать несчастных людей. Скоро вереница больных потянется ко мне, придет Михал с журналом, четко регистрируя количество перелитой крови, его девушка Кася будет заниматься самой процедурой.
На удивление, мало кто спит в эту беспокойную ночь, и приличное количество народу приходят за бесценной кровью. Всё происходит как обычно. Я лежу на узком диванчике, рядом нуждающийся в переливании.
Не все подвергаются процедуре. Более слабых и детей пропускают вперед. Кому-то и вовсе отказывают после осмотра – если показатели в норме, переливание можно отложить. Каждому отмерена своя доза. Переливания происходят пару часов, выкачивают у меня не меньше литра, вливая пациентам примерно по сто граммов целебной крови.
В норме у человека за раз можно взять около четыреста пятидесяти миллилитров, за год у женщин – не более четырех раз в год.
Но то, что творится в этом доме, выходит далеко за пределы норм. Да и я не человек, восстанавливаюсь достаточно быстро, уже через час после процедуры чувствуя себя нормально. Обычно во второй половине дня я прячусь в своей комнате или гуляю по лесу в сопровождении охраны с оружием, но сегодня меня задерживает Михал с расспросами о Демьяне.
Куда пропал, что говорил да когда вернется. Меня раздражает, что Демьян повесил на меня обязанность отмазывать его. Оставил бы записку другу, да и вообще повел себя более ответственно. Приходится выкручиваться и юлить, мямлить что-то нечленораздельное, но потом как будто волчица во мне просыпается, и я резко бросаю здоровяку:
– Мне нет дела до того, куда делся ваш вожак! Я ему никто и звать меня никак. Он передо мной не отчитывается.
Михал спокойно откладывает ручку, отодвигает от себя журнал и встает со хлипкого стульчика, жалобно скрипящего под его весом. Огромная фигура нависает надо мной, черная футболка обтягивает мускулистый торс, тело так и пышет тестостероном, и сердце у меня начинает громко колотиться в груди. Мужчина удивленно хмурит брови.
– Зачем грубишь? Я просто спросил. Меня удовлетворило бы, ответь ты, что просто не знаешь.
– Что-то никого не интересует, что удовлетворило бы меня, – бормочу себе под нос, не собираясь извиняться за грубость.
– Считаешь, мне доставляет удовольствие наблюдать каждый день, как над тобой измываются? – с удивлением и нотками обиды спрашивает Михал.
Я лишь пожимаю плечами – откуда мне знать, что у него на уме.
Михал по-своему воспринимает мой жест, озлобляясь прямо на глазах. Черты лица искажаются, он становится похожим на большого злого волка.
Но я уже не боюсь его! Я никого не боюсь! Уход Демьяна открыл во мне невидимый шлюз, сорвал узы покорности, и бурным потоком из меня хлынуло негодование, которое я едва способна сдерживать.