Эхо Древних
Шрифт:
Обрадовавшись этой мысли, Шмелек пошел к костру, всячески стараясь следовать образу, который только что придумал.
Другие мужики тоже показались уже с разных сторон – кто из кустов ломился, кто из-за дерева выходил, кто через корягу перелазил. Оружие держали наготове, но особо не размахивали – приказ все поняли правильно.
Незнакомец заметил, что его окружают, но остался сидеть на месте. Не всполошился, не забегал. Как раз подносил ложку ко рту, пробуя варево. И не пролил, а спокойно глядя на приближающихся мужиков, проглотил пищу, удовлетворенно
Мужики собрались вокруг, оцепив площадку. Никто не знал, с чего начать разговор – оборачивались друг на друга, искали глазами Пархима, а его почему-то среди прочих не было. Никак струсил вожак? Понос пробрал со страху? Но кого ж тут бояться, этого вот плешивого дядьку с ложкой?
Гнездо вроде бы даже обрадовался отсутствию Пархима, шагнул вперед и прокашлялся, собираясь с мыслями, чтобы сказать что-то грозное. Вот, например, как разбойники пугают криком «жизнь или кошелек!». Правда, тут теперь «жизнь или котелок» лучше подходит.
– Здорово, мужики! – незнакомец заговорил первым.
Шмелек аж вздрогнул от неожиданности – такой низкий, одновременно хриплый и мощный голос у него оказался, словно рык медведя.
Все как-то враз растерялись, забормотали неуверенно. И каждый, кто пересекался с незнакомцем глазами, спешил отвести взгляд, не выдерживал. Случилось так и со Шмелеком. Весь напускной героизм как рукой смыло, лишь только мужик повернулся к нему.
Загорелое, иссеченное морщинами и шрамами, жёсткое лицо настоящего воина. Черные усы с проседью свисали вниз, прикрывая разорванную и криво сросшуюся губу. Светлые и холодные, как утреннее небо, глаза на этом темном лице смотрелись особенно страшно.
– Что-то хотели? – прикидываясь, словно бы не понимает ситуации, спросил незнакомец. Однако тон его был не заискивающий, а наоборот – раздраженный, наезжающий на незваных гостей.
Мужики струхнули, подались назад. Никто не хотел первым ввязываться в конфликт с опытным бойцом (сомнений, что перед ними настоящий солдат, не оставалось ни у кого).
– Такое дело, наш старший скоро… - начал мямлить один из мужиков, но его перебил выступивший вперёд Гнездо:
– Вы что, бабы? Вдесятером одного бо…
Парень не успел закончить свою пламенную речь. Только что сидевший у костра незнакомец вдруг разогнулся и одним неуловимым движением оказался рядом с Гнездом. Выкрутил тому руку – топор выпал, шлепнувшись в мох – завел за спину и потянул. Гнездо закричал от боли. Но этим дело не закончилось. Ложка, которую мужик недавно облизывал, перевернулась в пальцах, и рукоятка её, оказавшаяся острой как нож, уткнулась Гнезду в шею – в то место, где тревожно билась синяя жилка.
Шмелеку вдруг дошло, что стоит незнакомец так, чтоб всех мужиков держать на виду. За спиной не оставалось никого. Вроде бы окружали, сзади заходили, а вишь оно как обернулось. Бараны деревенские, что сказать…
– Не дергайся, малой… - рыкнул солдат скорчившемуся и покрасневшему от боли Гнезду. А
– Всем бросить топоры да вилы! И отойти на два шага назад!
– Спокойно, дядя, только не нервничай… - Шнырь первым оценил ситуацию, воткнул в землю большой нож и, подняв вверх раскрытые ладони, отступил назад.
Недолго думая, остальные последовали его примеру. Крестьянин – существо стадное, как один поступит, так и остальные за ним. Успел бы Гнездо первым рубануть – набросились бы разом и вмиг посекли солдата. А упустили момент – значит, проиграли. Приняв эту мысль, Шмелек тоже бросил оружие и отошел.
– А вот, похоже, и ваш старший топает. Небось, заждались уже, – усмехнулся солдат, продолжая удерживать в захвате несчастного Гнездо.
Все повернулись в сторону, куда указал солдат, и увидели Пархима со связанными за спиной руками. Оружия при нем не было, а под заплывшим уже глазом наливался синим огромный фингал. Рядом с Пархимом шагал ещё один незнакомец в солдатской войлочной стёганке. Рыжеволосый мужик, моложе первого, но тоже с длинными усами на безбородом лице. Он широко улыбнулся и издалека помахал всем рукой.
– А вот сейчас, пожалуй, можно и поговорить, - удовлетворенно хмыкнул первый солдат.
Глава 22
Молельню, увенчанную имперской звездой, разрушили на следующий день. Деревенские работали вяло, всё-таки слегка побаивались кары небесной. Это заметили трое бездельничающих поодаль чернокожих гигантов и, решив размяться, принялись помогать селянам. Видимо, ломать чужие святилища доставляло дикарям особое удовольствие.
Пару часов – и от прежнего храма ничего не осталось. Брёвна и доски мужики растащили по дворам – кому забор подлатать, кому на дрова.
На следующий день, уже под надзором Таруя, начали строить капище Нгарха. Оно выглядело совершенно иначе. Если имперская молельня представляла собой деревянный сруб с острым шпилем и окошками под конической крышей, то капище выглядело как земляная насыпь с вкопанными по кругу большими валунами. Глыбы пришлось тянуть волоком от самой реки, мужики устали, до кровавых мозолей постирав ладони.
Сейчас ряд камней выравнивали, прикапывали землей, укрепляли.
– Зачем всё это нужно? – сильней прочих возмущался Бориш, - почему было просто не заменить звезду на другой символ, который нравится этому Харху-Нарху или как его там...
– Затем, чтоб мы все остались живы, - коротко ответил Мишек, не вдаваясь в лишние пояснения.
Бориш не дурак, сам все понимает. В нашей ситуации особо не поспоришь. Просто все картинки в имперской молельне были его художествами. Гордился, конечно же, любовался каждый раз, приходя в храм. Какое-никакое, а признание. Что может быть важней для художника-самоучки?
А беломордый Таруй, даже не глянув на картинки, приказал сжечь все, что находилось внутри молельни. Причем не уходил, стоял и лично наблюдал, чтоб было исполнено.