Эхо Древних
Шрифт:
В деревне давно судачили, что у Мишека, кажись, крыша поехала. И каждая новая подобная выходка лишь подтверждала подозрения. Таким, как он, лечиться надо и жить отдельно от прочих, а не за других людей ответ держать перед новой властью.
Что за безумные времена настали…
Оставив деревню позади, похоронная процессия поднялись на пригорок, за которым разворачивалась дорога на Орсию. Раскинувшееся внизу зрелище ошеломило штыряковцев. Опухшие от слез глаза у баб вмиг высохли и расширились
Неисчислимая орда растянулась вдоль дороги, не было видно ни конца ни края бесконечному потоку движущихся зверей, людей и существ смутно их напоминавших. Все они шли на север, стремясь побыстрее добраться до столицы провинции и осадить город.
Но были и те, кому требовался отдых. Они остановилась большим лагерем в поле возле дороги. Развели костры, расставили палатки из шкур и цветастых циновок. В середине этого шумного табора на высокой передвижной платформе возвышался большой черный шатёр. Именно туда и направлялась делегация, возглавляемая Мишеком.
Увиденное настолько поразило сельчан, что народ заколебался, не решаясь продолжить путь. Кто ж в своем уме приблизится к шевелящемуся внизу ужасу, если жить не надоело? Тем более никто силой не гонит – провожать в последний путь новорожденного боришевого сына пошли добровольно. Но теперь это желание как водой смыло, народ остановился, затоптался на месте.
– У меня ж печь растоплена, а детки там одни дома! – всплеснула руками одна из баб, развернулась и кинулась бегом обратно в деревню.
– А мне спину что-то так прихватило… Дальше вы уж сами, без меня…
– Ой, точно, как я забыла! Мне ж надо…
У каждой вдруг находилось неотложное дело. А некоторые просто молча разворачивались и уходили, виновато потупившись.
Замялись Рафтик с Нюшкой, переглядывались, взявшись за руки.
– Возвращайтесь, - сказал Мишек, - вся эта толпа теперь без надобности. Дань уважения отдана, а мой грех на всех делить незачем. Отнесу малыша и отдам сам.
Вскоре все его покинули, только Клюша ещё стояла рядом, стыдливо пряча глаза. Но потом и она начала оправдываться:
– У меня трое детей по лавкам… Батьки нету, если что со мной станет, кто их кормить будет?
– Иди к детям, Клюша, - успокоил Мишек, - и, как вернешься, то Бориша из сарая выпусти. Надеюсь, он сможет меня простить…
Клюша не ответила. Только покачала головой задумчиво, развернулась и пошла догонять остальных.
Мишек проводил взглядом не по-женски широкоплечую фигуру, снова повернулся в сторону дороги. Там уже, наполовину спустившись с пригорка, нетерпеливо махал рукой Таруй. Белое лицо кривилось в недовольной гримасе. Но не потому, что селяне сбежали (они альбиноса сейчас не интересовали), а из-за того, что задерживался Мишек с младенцем.
Голова горела огнём, а холодные руки мелко дрожали. Медленно набирая утренний воздух носом и выпуская ртом, Мишек попытался угомонить шалящие нервы, унять тревогу. Слишком
Пройти в одиночку сквозь орду хищно зыркающих дикарей Мишеку не хватило бы духу. Да и не пропустили бы его так просто. Потому Таруй и сопровождавшие воины расчищали путь, порой окриками, а порой и древками копий. Несмотря на свирепый внешний вид, никто из обиженных в драку не полез – было видно, что жрецов-альбиносов тут боятся и уважают.
Миновав рассевшихся у костров диких южных воинов, пройдя мимо опасных хищников, пускавших из пастей пену и рвущихся с цепи, приблизились к черному шатру. Вблизи он казался еще более высоким и пугающим. Чтобы войти в него, требовалось подняться на колесную платформу, к которой вела приставная лестница.
Рядом лежало несколько шарообразных предметов, вначале показавшихся большими плетёными корзинами. Присмотревшись, Мишек понял, что сделаны они были не из лозы, а как будто из плоти. По спине пробежали мурашки от ужаса и отвращения.
Возле одной из конструкций сидел на корточках лопоухий карлик и смазывал подрагивающие прутья губкой, периодически обмакивая её в миску с кровью.
В том, что это была кровь, Мишек не сомневался – её запахом пропиталось всё вокруг.
Таруй обратился к карлику на каком-то странном непонятном языке. Лопоухий сипло бормотал в ответ, щелкал языком и пожимал плечами. Несколько раз указывал на губку, с которой падали вниз темно-красные капли.
В итоге Таруй плюнул с досадой и сказал Мишеку на имперском:
– Нет свободных клеток. Пойдёшь так, под мою ответственность. Если что-то вздумаешь выкинуть – позавидуешь мёртвым.
– Да я что… Я ж просто…
– Вот именно. Просто войдёшь, остановишься у входа – и жди. Слушай, что тебе скажет великий Нгарх. Не ушами слушай, а… Впрочем, сам поймёшь.
– Ты не пойдёшь со мной? – не то с удивлением, не то с облегчением спросил Мишек.
– Нельзя слишком часто посещать Нгарха, если не готов перевоплощаться, - не слишком понятно ответил Таруй, - на этой неделе я уже входил в шатёр, больше не могу, должно пройти время.
Альбинос заглянул в люльку-гробик, которую Мишек прижимал к груди. Малыш внутри спал, безмятежно посапывая.
– Хороший мальчик получился, Нгарх будет доволен. Иди давай. И чтоб без глупостей!
Мишек чуть было не осенил себя по привычке имперской звездой, но вовремя отдернул руку. От Таруя жест не укрылся, но он лишь хищно оскалился и погрозил Мишеку кривым пальцем.
Мишек начал подниматься по ступенькам вверх, на платформу. Лопоухий карлик, снова отвлекшийся от отвратительных клеток, попытался возмутиться, но Таруй заставил его заткнуться.