Екатерина II без ретуши
Шрифт:
Из монографии «Екатерина Великая» Николая Ивановича Павленко:
Сенат определил состав суда в количестве 38 человек, представлявших Сенат, Синод, генералитет и руководителей центральных учреждений. К суду было привлечено, кроме Пугачева, 55 человек, разбитых следствием по степени виновности на 10 групп… В последнюю, десятую группу были включены ближайшие родственники Е. И. Пугачева: его первая жена, София Дмитриевна, и трое детей от нее – сын Трофим и дочери Аграфена и Христина, а также вторая жена, в девичестве Устинья Кузнецова,
Работой суда тайно руководила императрица, находившаяся в Петербурге. С нею был и согласован приговор. Двух обвиняемых, Пугачева и Перфильева, суд приговорил к четвертованию, троих (Шигаева, Подурова и Торопова) – к повешению, а Зарубина-Чику – к отсечению головы. Казнь последнего должна была совершиться в Уфе.
Четвертование предполагало следующую мучительную процедуру: сначала отрубали одну ногу, затем руку, потом вторую ногу и руку. Последней отрубали голову. Пугачеву отрубили сначала голову, потом лишь конечности. В этом проявилось милосердие императрицы. Через день, 12 января, эшафот, на котором совершилась казнь, и сани, на которых был привезен к месту казни Пугачев, были сожжены. Части тел четвертованных и тела повешенных были преданы огню в четырех точках Москвы.
Прочие обвиняемые приговорены к битью кнутом, батогами, вырезанию ноздрей и отправке либо на каторгу, либо на поселение в отдаленные края.
Девятеро подсудимых (Творогов, Чумаков, Федулов и др.) были вознаграждены за предательство освобождением от всякого наказания. Впрочем, Екатерина не выполнила своего обещания: Творогову и другим, освобожденным «от всякого наказания», по резолюции императрицы, надлежало «назначить новое для житья их место только не в Оренбургской и Симбирской губерниях». Сначала их отправили в Тулу, а затем на пожизненное поселение в Прибалтику.
Одиннадцать человек признано невиновными. Особому наказанию были подвергнуты родственники Е. И. Пугачева. Хотя суд и признал их невиновными, но все они содержались в Кексгольмской крепости. В 1797 году дочь Пугачева Аграфена родила сына, которого «прижила чрез насилие» коменданта крепости, полковника Гофмана. Сын, однако, скончался грудным ребенком.
В 1803 году Александр I освободил заключенных из заточения и предоставил им право жить в городе под надзором и зарабатывать деньги на пропитание.
Административно-территориальные реформы
Екатерина II в секретной инструкции генерал-прокурору Александру Алексеевичу Вяземскому (1727–1793; князь, русский государственный деятель, один из ближайших сановников Екатерины II):
В положении помещичьих крестьян таково критическое, что окромя тишины и человеколюбивыми учреждениями ничем избегнуть не можно.
Екатерина II Никите Ивановичу Панину:
Слабое поведение в разных местах гражданских и военных начальников я полагаю столь же общему благу вредно, как и сам Пугачев со своей сволочью.
Из монографии «Екатерина Великая» Николая Ивановича Павленко:
План реформы и ее воплощения
Из писем Екатерины II Ф. М. Гримму:
Умру от проворства пера, потому что в жизни моей я столько не царапала, сколько теперь. Я царапаю прекрасные манифесты, весьма красноречивые.
Из переписки Екатерины II и Вольтера:
Я только что дала моей империи «Учреждение о губерниях», которое содержит в себе 215 печатных страниц in 4° и, как говорят, ни в чем не уступает «Наказу». Это плод шестимесячной работы, исполненной мной одной.
Владимирский наместник граф Р. И. Воронцов в донесении Екатерине II:
…Не столько наблюдал я регулярную фигуру округи, столько о том, чтоб во всякой округе было довольное число дворян, могущих отправлять уездные и земские службы, чтобы одного помещика деревни не были разделены по другим уездам, а сколько можно заключалось бы в одной округе, и чтобы предписанное число душ наполнено было.
Вопросы внешней политики
Из монографии «Екатерина Великая» Николая Ивановича Павленко:
В один и тот же день, 21 апреля 1785 года, императрица обнародовала две жалованные грамоты, которым была уготована долгая жизнь. Одна из них была адресована дворянству и пышно называлась «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства», другая предназначалась горожанам и называлась скромнее: «Грамота на права и выгоды городам Российской империи».
Из воспоминаний Людовика Филиппа Сегюра «Пять лет при дворе Екатерины II» о расстановке политических сил в Европе накануне Второй русско-турецкой войны (1787–1791):
В это время я часто бывал у императрицы в Царском Селе; она с жаром передавала мне ложные слухи, распускаемые в Европе об ее честолюбии, эпиграммы, на нее направленные, и забавные толки об упадке ее финансов и расстройстве ее здоровья. «Я не обвиняю ваш двор, – говорила она, – в распространении этих бредней; их выдумывает прусский король из ненависти ко мне, но вы иногда верите им. Ваши соотечественники, несмотря на мое расположение к миру, вечно приписывают мне честолюбивые замыслы, между тем как я решительно отказалась от всяких завоеваний и имею на это важные причины. Я желаю одного мира и возьмусь за оружие в том только случае, если меня к тому принудят. Одни неугомонные турки да пруссаки опасны для спокойствия Европы, а между тем мне не доверяют, а им помогают». В ответах моих было более вежливости, нежели убеждения, потому что, хотя Потемкин говорил мне точно то же, я замечал, что он только на время отложил свои честолюбивые намерения, но еще не отказался от них.