Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
Шрифт:
Несмотря на ожидаемые возражения британцев, Панин не оставлял надежду урегулировать англо-американский конфликт. «Граф Панин всегда держится своей идеи советоваться с самими американцами и сделать их властителями свой судьбы», — докладывал французский посланник в январе 1781 года {786} . [279] Британия объявила предварительное условие для переговоров: французы должны порвать все связи с американцами и оставить Северную Америку. Но Панин и слышать не хотел о таком жестком условии. Он сообщил австрийскому посланнику, что «оставить Америку превосходству и мести Англии было бы против достоинства христианской державы». Лучшим способом примирить различные требования «было бы изолировать посредством перемирия, и другими приемами, о которых можно договориться, каждую провинцию Америки от всякого открытого и скрытого влияния, от Франции, а так же Англии, чтобы дать каждой из провинций полную свободу заявить о своем предпочтении, будь то зависимость, будь то независимость, без боязни последствий какой-либо обиды». Их окончательное решение «может быть объявлено должным образом государствам-посредникам представителями» {787} . Те же настроения были повторены австрийскому посланнику и в беседе, состоявшейся позднее. На этот раз Панин добавил, что на время перемирия необходимо лишить Континентальный конгресс всякой власти и влияния, «чтобы таким образом устранить возражение Англии, которая по-прежнему постоянно утверждает, что несколько провинций сильнее недовольны тираническим угнетением Конгресса и жалуются на это новое иго больше, чем когда-либо раньше при прежней власти метрополии». Некоторые колонии, снова отметил Панин, вполне могут решить остаться под британской властью {788} . Предложения о посредничестве двух дворов, руководствовавшихся указаниями Панина, были названы «Заговор о разделении Америки» {789} . Но они были лучше, чем первоначальная испанская схема с перемирием и status quo в Северной Америке (предложенная, когда Испания еще была союзницей Франции), так как они позволили бы американцам самим решать свою судьбу; и если бы голосование было проведено честно, это вполне могло привести к независимости всех тринадцати штатов.
279
Прусский посол, один из самых близких доверенных лиц Панина, отметил, что «российский министр предлагает в качестве основы урегулирования перемирие, во время которого державы оставили бы каждая свое завоевание, а американцы, провинция за провинцией, передали бы свою свободную декларацию конгрессу и провели бы переговоры с Англией о своих принципах в пользу независимости». См.: Bancroft Manuscripts. «Prussie-Russie, 1776–1782».
280
См. примеч. на с. 412. — Примеч. науч. ред.
Взгляд Никиты Панина на международные дела был характерен для неэкспансионистски настроенной части российского дворянства — называемой иногда «консервативная оппозиция», — сконцентрировавшейся вокруг Панина и великого князя Павла Петровича [281] . Эта группировка противилась агрессивной внешней политике, в особенности направленной против турок, опасаясь, что война может отвлечь внимание от насущной задачи упорядочения внутреннего управления в Российской империи. Сам Панин был против первого раздела Польши; он советовал императрице в 1772 году, в самый разгар Русско-турецкой войны, заключить с турками мир, довольствуясь минимальными территориальными приобретениями; и после успешного завершения войны он отказался требовать от Порты четкого соблюдения условий договора, опасаясь возобновления конфликта. Длительный мир, не требующее больших расходов расширение территории — вот средства Панина для возвращения внутреннего порядка и экономического процветания {790} . [282] Как мы видели, Панин делал все, что мог, чтобы остановить Войну за независимость в Америке.
281
Согласно Михаилу Фонвизину, декабристу, племяннику секретаря Панина (Дениса Ивановича Фонвизина. — Примеч. науч. ред.), братья Н.И. и П.И. Панины, Денис Иванович Фонвизин, Николай Васильевич Репнин и Екатерина Романовна Дашкова в начале 1770 г. вступили в заговор с целью сместить императрицу и посадить на трон ее сына: Фонвизин М.А. Записки Михаила Александровича Фонвизина // Русская старина. 1884. Т. 42. № 4. С. 31–66, здесь с. 60–63. Современный советский историк Г.П. Макогоненко в книге «Денис Фонвизин: Творческий путь» (М.; Л., 1961. С. 151–163) полагает, что этот рассказ правдив, хотя никаких доказательств предложить не может. Крайне неудовлетворительная биография, написанная П. Лебедевым, — «Графы Никита и Петр Панины» (СПб., 1863) — использует в качестве центральной темы мысль о том, что Панин активно готовил заговор против императрицы. Данный взгляд кажется мне надуманным и безосновательным. (См. об этом подробно сноску 44 в статье «Панин, Потемкин, Павел Петрович и почта: анатомия политического кризиса» в настоящем сборнике. — Примеч. науч. ред.)
282
Сразу после переворота, который возвел Екатерину II на трон, Панин, по словам французского посла, сказал, что интересы России требуют, чтобы императрица занялась на многие годы только общим восстановлением всех частей внутренней администрации, поскольку все находилось в беспорядке. См.: Бильбасов В.А. Исторические монографии. СПб., 1901. Т. 3. С. 202.
В конце 70-х годов, однако, влияние Панина начало ослабевать. Императрица стала все больше и больше прислушиваться к советам князя Г.А. Потемкина, своего прежнего фаворита, и А.А. Безбородко, своего самого преданного секретаря; оба выступали за более агрессивную политику на юге. «Северная система», и в особенности союз с Пруссией, были помехой, поскольку Фридрих II не только дал понять, что не одобрит нападения на оставшиеся в Европе турецкие владения, но и фактически предложил заключить прусско-русско-турецкий союз (1779) для сохранения status quo в Южной и Восточной Европе. (Этот проект одобрил Панин, но не императрица.) Дружеский визит Иосифа II в Россию в июне
1780 года, за которым последовала кончина Марии Терезии в ноябре того же года, предоставил императрице и ее новым советникам возможность, которую они искали. Еще до конца года ответственным за переговоры с иностранными государствами был поставлен Безбородко. И союз с Австрией был заключен весной
1781 года, как раз когда Панин покинул столицу и ушел в длительный отпуск {791} . Хотя «Северная система» и союз с Пруссией номинально по-прежнему являлись основой российской политики, Екатерина II добилась от Иосифа II одобрения «греческого проекта» — плана раздела оставшихся турецких владений в Европе между двумя союзниками. {792} , [283] Первым, и для России самым важным, шагом проекта стала аннексия Крыма и прилегающей территории [284] .
283
Хотя советские историки склонны преуменьшать агрессивную природу внешней политики Екатерины Великой во второй половине ее царствования, им никуда не деться от громкого порицания Энгельсом российских намерений, см.: История дипломатии / Ред. В. Потемкин. М., 1941. Т. 1. С. 291 (см. в настоящем сборнике цитату в статье «Был ли у Екатерины II “греческий проект”?», сноска 2. — Примеч. науч. ред.). Императрица лично описала этот план в письме к Иосифу II, написанном в сентябре 1782 г.: Joseph II und Katharina von Russland: Ihr Briefwechsel / Hrsg. A von Ameth. Wien, 1869. S. 143–157.
284
См. об этом подробнее в статье «Был ли у Екатерины II “греческий проект”?» в настоящем сборнике. — Примеч. науч. ред.
Поскольку в будущем могла пригодиться морская держава, то императрица начала искать дружбы с Британией, надеясь, что плохое впечатление, оставшееся от вооруженного нейтралитета, сотрется. Чтобы потворствовать британцам, Россия была вынуждена как никогда раньше быть осторожной с американцами.
Как раз в этот момент в Петербурге появился Фрэнсис Дейна. Возлагая надежды на Панина и вооруженный нейтралитет, Континентальный конгресс дал задание посланнику заручиться помощью России в борьбе с Великобританией. Прибыв в августе
1781 года в российскую столицу, Дейна в первом же письме домой писал: «Мне сказали, что граф Панин вскоре вернется ко двору и что из всех министров Ее Величества он благожелательнее расположен к Соединенным Штатам» {793} . То, что Панин был расположен благожелательно, это правда; но неправда то, что он вскоре должен был вернуться ко двору. В сентябре Панина отстранили от дел и его обязанности распределили между Потемкиным, Безбородко и вице-канцлером Иваном Андреевичем Остерманом, мало значившим как чиновник [285] . Эти трое, и в особенности Потемкин, к цели американцев не питали никакого сочувствия [286] . Таким образом, Дейна в своем гостиничном номере в Петербурге просидел два года почти в полной изоляции. В какой-то момент он заказал у Джона Адамса в Гааге миниатюру Джорджа Вашингтона. Портрет, посланный русской дипломатической почтой благодаря любезности Д.А. Голицына, был возвращен в Соединенные Провинции со следующим предупреждением: «Поскольку данное лицо неизвестно ни Ее Императорскому Величеству, ни Ее министерству, Ее Величество велит этот портрет вернуть лицу, передавшему его курьеру… Ее Величество изволит, чтобы ни Ваше Сиятельство, ни господин Морков впредь не брали ни для американцев, ни у американцев никаких писем или пакетов для курьерской пересылки; ибо, кроме причин, изложенных в моем письме от 10 мая [наставлявшее посланников не признавать Джона Адамса], не приемлемо доставлять их лицам, о которых министерство Ее Величества не знает ни где они, ни зачем они здесь» {794} . Императрица прекрасно знала о миссии Дейны, так как ее предупреждали и французский, и британский послы и ей передали от Дейны две подробные записки о взаимной торговле. В результате более примирительной, пробританской политики России Дейна мог иметь дело только с тремя официальными лицами. Максиму Максимовичу Алопеусу, одному из бывших секретарей Панина, был обещан пост американского консула в Петербурге, как только Россия официально признает Соединенные Штаты; он представил Дейну Петру Васильевичу Бакунину [287] , другому бывшему секретарю Панина и члену Коллегии иностранных дел; Бакунин, в свою очередь, получил 50 фунтов «для передачи официальных бумаг» вице-канцлеру Остерману {795} . Но усилия оказались напрасны. Дейне в недвусмысленных выражениях дали понять, что примут его только после того, как Британия признает независимость Америки. И никаких письменных сообщений ему не посылалось, чтобы не обидеть Великобританию {796} . Миссия Дейны, деликатная, если не ошибочная с самого начала, оказалась одной из самых бесполезных за период Войны за независимость.
285
См. подробнее об этом в статье «Панин, Потемкин, Павел Петрович и почта: анатомия политического кризиса» в настоящем сборнике. — Примеч. науч. ред.
286
Дейна, прежде чем предпринять дипломатические шаги, подождал, пока Потемкин не покинул столицу: Собственноручная надпись на полях письма Роберту Ливингстону. 6 апреля 1783 г. (Massachusetts Historical Society (Boston). Dana Papers. Official Letters, 1782–1784. P. 35); S'egur P. M'emoires ou souvenirs et anecdotes. Paris, 1826. Vol. 2. P. 281–282; Morris R.B. The Peacemakers. P. 175–176. Потемкин даже заподозрил американских лоялистов (см. примеч. в настоящем издании на с.506 — Примеч. науч. ред.) и не позволил им поселиться в Новороссии, см.: Александренко В. Русские дипломатические агенты. Варшава, 1897. Т. 2. С. 226.
287
Меньшому. См. о нем примеч. на с. 390 — Примеч.
Благодаря переориентации российского правительства и последовавшего изменения внешнеполитических задач проект Панина по прекращению войны в Америке и, как следствие этого, прекращению войны вообще был оставлен. Поэтому французский посол через полтора года после отправленного им сообщения, выражавшего поддержку стараниям Панина положить войне конец, отметил, что теперь Россия прочно связана с Австрией, обхаживает Англию и потеряла всякий интерес к посредничеству {797} . Когда Верак пожаловался на изменение ситуации, его упрекнули, заявив, что теперь Россию интересует Крым, а не независимость Америки {798} . Действительно, как только в 1782 году восстали крымские татары, России понадобилось, чтобы европейские державы были заняты в других местах, а не в восточном Средиземноморье. Как заметил Безбородко: «…авось либо они подняли бы голову вверх, продлили войну и дали нам время, простяся с ними, несколько управиться с Татарами и Турками, кои нам больше в меру и к месту» {799} . Таким образом, хотя императрица и не слишком заботилась об окончании войны, ей хотелось уравновесить обе стороны так, чтобы ни та, ни другая не могла вклиниться между русскими и турками. Для этого она старалась, чтобы Англия не была побеждена, для чего лишала Францию союзников. Когда в декабре 1780 года англичане объявили войну голландцам [288] с целью не дать им воспользоваться выгодами вооруженного нейтралитета, императрица сделала все, чтобы англичане и голландцы заключили между собой сепаратный мир, несмотря на сопротивление Панина {800} . Осенью 1781 года она направила особого посла в Гаагу, еще более пробритански настроенного, чем Голицын, с полномочиями вести переговоры между воюющими сторонами {801} . Еще до того как Аркадий Иванович Морков, ее посол для специальных поручений, прибыл на место своего назначения, он получил дополнительное и очень деликатное задание. Пол Уентуорт, британский тайный агент, был послан в Соединенные Провинции, чтобы выведать возможность сепаратного мира. Голицын уже проинформировал императрицу, что Джон Адамс тоже находится там в качестве американского представителя с полномочиями договариваться о мире. Императрица воспользовалась присутствием этих двух дипломатов и велела посланнику донести до знаменитого Уентуорта, как сильно желают здесь того, чтобы его теперешнее присутствие в одном месте с американским эмиссаром Адамсом позволило заключить прямое соглашение между Англией и американскими колониями, которые от нее отделяются {802} . Следует заметить, что речь шла именно о сепаратном мире; об общем посредничестве с целью прекращения войны вообще не упоминалось.
288
Англо-голландская война 1780–1784 гг. См. примеч. на с. 407. — Примеч. науч. ред.
Хотя сепаратный мир заключен не был, эти маневры императрицы важны, так как показывают, на что она была готова пойти, чтобы уравнять возможности сторон в войне; она совершенно игнорировала общее посредничество (в котором она официально являлась одним из участников) и даже не соизволила назначить для переговоров особого посланника. Какое-то время своими действиями она озадачивала других монархов.
Когда наконец до Петербурга дошло известие о том, что всеобщий мир — цель, к которой так долго стремился Панин, — был на время достигнут, то императрица пришла в ярость. Согласно Харрису, «императрица сожалеет, что наши переговоры удались, и чтобы не упоминать об этой теме никому из посланников иностранных государств, появляется на людях как можно реже, в противоположность своему обычаю во время карнавала [289] » {803} . [290] Верак тоже отметил странное поведение Екатерины II, а также Потемкина и Безбородко. Лишь великий князь Павел Петрович, бывший воспитанник Панина, нашел повод поздравить посла {804} . [291] Потемкин пожаловался прусскому послу на то, что западные державы теперь смогут вмешаться в планы России {805} . Императрица, Потемкин и Безбородко вполне могли демонстрировать недовольство; в результате завершения Войны за независимость Америки они были вынуждены отложить на неопределенный срок «греческий проект» и хорошо поразмышлять, можно ли вообще аннексировать Крым без постороннего вмешательства [292] . {806}
289
То есть, Масленицы. Имеются в виду известия о заключении предварительного мирного договора в Париже 20 января 1783 г. между основными европейскими странами-участницами конфликта: Францией, Испанией и Великобританией; Версальский мирный договор от 3 сентября 1783 г. объединил предварительные мирные договоры, подписанные США и их союзниками с Великобританией (30 ноября 1782 г. и 20 января 1783 г.). — Примеч. науч. ред.
290
До этого Харрис отметил, что «невозможно, чтобы императрица искренне желала восстановления мира между нами и нашими врагами, так как для успеха ее планов на Востоке непременно нужно, чтобы Бурбоны были полностью заняты своими делами; так что она не может быть искренна в своих действиях в качестве посредницы»: Харрис — лорду Маунтстюарту. 14, 25 октября 1782 г. (Malmesbury H.J. Diaries and Correspondence. Vol. 2. P. 5 (курсив оригинала)). Комментарий, свидетельствующий о разочаровании, которое испытал Потемкин в связи с известием о соглашении между державами, см.: Ibid. Р. 23.
291
Находясь в 1781 г. в Вене, великий князь Павел Петрович, решительно отвергая экспансионистские взгляды своей матери, похвалил американцев за их «внутреннюю силу и национальное достоинство» (Morris R.B. The Peacemakers. P. 187).
292
Екатерина II — Иосифу II. 7 апреля 1783 г. «Поскольку общее положение вещей в Европе не столь благоприятно, как год назад, для осуществления великого замысла, который я предложила тогда для блага наших монархий, благоразумие, похоже, ограничивает его в данный момент планом менее обширным и следовательно менее способным возбудить ревность и деятельность наших уважаемых соседей» (Joseph II und Katharina von Russland. S. 197).
Как мы видели, на ранних этапах Американской революции российская внешняя политика, курс которой определял Никита Панин, не была направлена против обретения северо-американскими штатами независимости и даже пыталась способствовать ее достижению через посредничество. Но «Северная система» Панина и его пассивная внешняя политика получили дурную славу. Советники, которых императрица выбрала на замену Панину, в особенности Потемкин и Безбородко, сходились в том, что Россия и Австрия разделят Турецкую империю. Чтобы это осуществить, необходимо было, чтобы остальная Европа была отвлечена на что-то другое. Для императрицы, чьим девизом было: «Вся политика заключается в трех словах: обстоятельство, предположение, случайность» {807} , Война за независимость Северной Америки стала идеальным обстоятельством. Панинским посредничеством, нацеленным на общее прекращение войны, его преемники стали всячески манипулировать, чтобы продлить войну [293] . Это не означает, что в новой политике не оставалось места для поддержки стремления Америки к независимости. Если бы можно было заключить сепаратный мир между Англией и Америкой, то у Англии было бы намного больше шансов продолжать противоборство с Францией и Испанией. Но это должен был быть сепаратный мир, а не прелюдия к всеобщему урегулированию [294] .
293
С.Ф. Бемис, ведущий специалист по истории дипломатии периода Американской революции, ошибается, подчеркивая, что тщеславие Екатерины II было таким, что оно перевешивало государственные интересы России (The Diplomacy of the American Revolution. Bloomington, 1957. P. 179): «Лучше всего было бы императрице позволить Франции и Англии, естественным защитникам турок, обескровить себя, а самой тем временем тщательно продумать свои явные планы покорения Константинополя… Удачное посредничество между западными державами, воюющими на море, могло принести ей авторитет защитницы всей Европы. Привлеченная такими абстрактными и эфемерными надеждами на славу, она пренебрегла своими настоящими интересами на Востоке и попыталась добиться еще одного мира в Европе». Этот упрек можно было адресовать Панину, но только не императрице, после того как появилась возможность разделить Османскую империю между Россией и Австрией. Еще сильнее вводит в заблуждение Д.П. Крессон, который в книге «Francis Dana: A Puritan Diplomat at the Court of Catherine the Great» (New York, 1930) объясняет российскую внешнюю политику «фаворитизмом и шантажом» (Р. 183), «личным обаянием» (Р. 184), «стремлением к наслаждению» (Р. 211), «непостоянством» (Р. 223), «необъяснимыми отклонениями, свойственными женскому полу» (Р. 250) и т.д. Следует добавить, что у Крессона единственный ориентир в истории России — Казимир Феликсович Валишевский, поляк-эмигрант.
294
Дейна, который сделал довольно мало проницательных наблюдений во время своего пребывания в Петербурге, охарактеризовал ситуацию правильно (неверно интерпретировав только экспансионистскую политику императрицы, приписав ее лишь антигалликанству), когда написал: «Русские министры в большинстве антигалликанцы, и с уходом графа Панина стараются разобщить или ослабить врагов Великобритании. Отсюда и самые невероятные поступки с целью привести или, скорее, принудить Соединенные Провинции к сепаратному миру с Великобританией… и отсюда все терпеливое согласие в ее попытке заключить отдельный мир с Соединенными Штатами… Думаю, они наверняка были довольны не только тем, что их частичное пристрастное посредничество между Голландией и Великобританией имело успех, но и тем, что Соединенные Штаты как независимое государство заключили свой собственный мир с Великобританией и оставили ее соперничать с одними Бурбонами» (Дейна — Ливингстону. 14 октября 1782 г. (Revolutionary Diplomatic Correspondence. Vol. 5. P. 813–814)). Можно добавить, что российская внешняя политика во второй половине царствования Екатерины Великой является довольно последовательной. В 1791 г., например, императрица решила не вмешиваться во французские дела и переключить на французов внимание Пруссии и Австрии, чтобы самой иметь свободу заниматься турками: «У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы они [венский и берлинский дворы] были заняты и мне не мешали». См.: Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Т. 1–15. СПб., 1874–1909. Т. 2: Трактаты с Австрией. 1772–1808. СПб., 1875. С. 196. Цит. по: [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого с 18 января 1782 года по 17 сентября 1793 года / Ред. Н. Барсуков. М., 1874. С. 386 (запись от Мдекабря 1791 г.). Репринт: Храповицкий А. В. Дневник. 1782–1793 // Екатерина II: Искусство управлять / Сост., послесл. А.Б. Каменского. М., 2008. С. 9–243, цитата — с. 216.
Вот здесь и расходилась программа Панина с программой императрицы, разработанной ею в самом начале второй половины ее царствования. Предпосылкой существования «Северной системы» был мир и поддержание status quo, а новые экспансионистские планы Екатерины II, принятые в конце 1780 и начале 1781 года, требовали скорее военного равновесия, чем всеобщего мира. Разница в отношении к американцам при Панине и после его падения отражает эту перемену в российской внешней политике.