Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
Шрифт:
Перечисление пунктов обширных переговоров Дейны с графом Остерманом мало добавит к тому, что мы уже знаем об официальных дипломатических отношениях между Россией и Америкой. Достаточно сказать, что Дейна придерживался своих легалистских доводов в пользу признания Америки, а вице-канцлер ставил на его пути всевозможные препятствия. К Дейне будут относиться так, как к гостю из дружественной страны, как и ко всем американцам. Но признание, как было заявлено Дейне, может быть только после окончательного заключения мира{891}. По прошествии нескольких месяцев бесплодных мелочных споров Дейна в конце концов принял неизбежное и объявил о своем намерении подождать исхода окончательных переговоров в Париже.
После двух лет дипломатических неудач в Петербурге Дейна получил последний удар от собственного правительства. Предлогом послужил тот факт, что участники подписания торгового договора получают денежное вознаграждение. Ливингстон за это ухватился и поднял в Конгрессе вопрос об отзыве Дейны. Лучше, как он заявил, прервать переговоры, чем опуститься до раздачи взяток {892} . Старались защитить положение Дейны в Петербурге представители из тех штатов, которые были сильно заинтересованы в международной торговле и мореплавании и которых привлекали российское
330
Мэдисон Джеймс (James Madison) (1751–1836) — один из авторов Конституции США, в президентство Томаса Джефферсона был избран государственным секретарем; четвертый президент Соединенных Штатов (в 1808–1812 и 1812–1816 гг.). — Примеч. науч. ред.
Дейна оскорбился этими новыми приказами, так как до этого он твердо намеревался получить аудиенцию при дворе и даже купил для этого карету. Он провел уже два года при иностранном дворе и ничего не добился. Британский посланник злорадствовал: «Господин Дейна после многочисленных неудачных попыток добиться признания здесь в официальном статусе собирается теперь отбыть в Бостон, и, вероятно, только через много лет кто-то из американцев согласится стать посланником при этом дворе»{894}. На прощание Дейна намекнул, что Соединенные Штаты отомстят за то, как с ним тут обращались, тем, что станут выращивать свою коноплю и вытеснят российскую пеньку с рынка{895}.
Миссия Дейны, таким образом, обернулась полной катастрофой, горький вкус от которой чувствовался еще долго. Пройдет больше двадцати лет, прежде чем Соединенные Штаты сочтут уместным направить еще одного посланника в Россию. Как заметил один из членов российской Коллегии иностранных дел в момент откровенности: «С отъезда Дейны до восшествия на престол Его Величества Императора нашего Августейшего Государя [Александра] едва ли можно разглядеть хотя бы след прямых отношений между Россией и Соединенными Штатами Америки»{896}. В чем была ошибка? Какую роль сыграла французская дипломатия? Если судить по посланиям Верженна Вераку, Франция заняла единственно возможную позицию: Вераку было приказано действовать в зависимости от ситуации при дворе. Если российский двор изъявлял желание официально принять Дейну — в вероятности чего Верженн сильно сомневался, — то Верак должен был помочь американцам. Но если власти не выказывали склонности признать страну, то Верак не должен поощрять поспешные шаги{897}. Каковы бы ни были подозрения Дейны, Адамса и их друзей-антигалликанцев, Верженн никоим образом не пытался помешать России признать Америку. Как бы ни обстояли дела при других дворах, все факты говорят о том, что Верженн делал все, что было в его власти, чтобы способствовать установлению прямых отношений между Россией и Америкой, как дипломатических, так и коммерческих{898}.
Каково было отношение к Америке императрицы? Что касается идеологии, то императрица, похоже, вообще никакой позиции не занимала. Ни в одном из написанных ею документов нет указаний на то, что она считала Войну за независимость чем-то большим, чем колониальным восстанием, событием, по характеру более близким борьбе корсиканцев (которой она сочувствовала) с Францией, чем единственной, но очень хорошо ей знакомой форме социальной революции — Пугачевскому восстанию. Ее комментарии, касающиеся Американской революции, — всего лишь остроумные эпиграммы, лишенные идеологического содержания. Только когда разразилась Французская революция и послы императрицы в Париже в своих докладах стали связывать происходящее там с событиями предыдущего десятилетия в Америке, Екатерина II обнаружила революционное содержание в борьбе Америки. До взятия Бастилии императрица и другие монархи Северной Европы были склонны рассматривать положение в Америке в рамках традиционной дипломатической системы взглядов {899} . [331] К огромному огорчению Дейны, взгляд России на коммерцию был тоже традиционным: у императрицы торговля ассоциировалась скорее с таможенными пошлинами, чем с укреплением экономики в целом. Российский торговый класс был, вероятно, самым консервативным во всей Европе {900} . Торговля с такой страной, как Франция, в которую Россия экспортировала сырье и импортировала оттуда предметы роскоши, которые можно было обложить высокой пошлиной, похоже, была больше понятна Екатерине, ее советникам и ее купцам, чем непредсказуемые торговые отношения с молодым государством далеко за океаном, которое во многих смыслах являлось конкурентом, особенно в торговле товарами для флота и табаком.
331
Н.М. Карамзин, выдающийся писатель, которого принято считать «либералом» в его ранние «масонские» годы, заметил, что надеется, что британцы отвоюют свои колонии: Карамзин Н.М. Письма русского путешественника // Сочинения. СПб., 1848. T. II. С. 773 (письмо из Лондона, сентябрь 1790 г.). См. также по изд.: Карамзин Н.М. Письма русского путешественника / Подгот. изд. Ю.М. Лотман, Н.А. Марченко, Б.А. Успенский. Л., 1984. С. 380. (Литературные памятники). (Имеются в виду следующие слова Карамзина: «С каким восторгом… читал я во время Американской войны донесения торжествующих Британских Адмиралов! Родней, Гоу, не сходили у меня с языка; я праздновал победы их…». — Примеч. науч. ред.) С другой стороны, яркий пример того, насколько превратно рассматривали российские дворяне войну, можно найти в пересказе Корберона его беседы с князем М.М. Щербатовым, видным историком и консервативным идеологом: «Nous avons caus'e trois quarts d’heure sur les Am'ericains et sur la forme des gouvememens; il ne veut admettre que celle des r'epublicains, m^eme pour les grands 'etats. Cela te paroitre bien syst'ematique pour un Russe; mais il est de bonne foi, et c’est s^urement un des Russes les plus honn^etes». («Мы
Швеция, например, позволяла американским судам свободно торговать в порту Марстранд. Когда английский представитель пожаловался на это, граф Шеффер сообщил ему, что Густав III «по-прежнему не будет позволять их [американцев] агентам приобретать оружие и боеприпасы в портах его владений, так же как и прежде; но Его Величество король Швеции пожелал, с другой стороны, чтобы торговля, которая в прошлом году началась с тремя американскими судами в Марстранде и является безобидной, и впредь бы рассматривалась как таковая»{901}. Задолго до заключения временного мирного договора между Англией и ее бывшими колониями Швеция начала тайные переговоры с Франклином о торговом договоре. И до заключения окончательного договора было подписано шведско-американское торговое соглашение. Год спустя, в 1784 году, был заключен договор с Пруссией, также включенный в «План договоров» 1776 года. Заинтересованность в торговле с Соединенными Штатами выразила и Дания.
Однако Россия выжидала. Узнав о том, что предложения Дейны о торговле отвергнуты, Адамс обратился к Аркадию Ивановичу Моркову, новому российскому послу в Гааге. Морков ответил, что этот вопрос даже нельзя рассматривать до заключения окончательного мирного договора {902} . В 1784 году, когда американская делегация выразила князю Ивану Сергеевичу Барятинскому, русскому послу в Париже [332] , свое желание вступить в торговые переговоры с Россией, она снова не получила никакого ответа от правительства {903} . В результате нежелания России установить официальные отношения двусторонняя торговля развивалась крайне медленно, даже после подписания окончательного мирного договора [333] . Кроме того, Россия еще долго опасалась, что на европейском рынке не смогут найти себе место одновременно и русские, и американские корабельные снасти {904} . В силу этого у Дейны не было никаких козырей в этих неудачных переговорах.
332
В 1773–1785 гг. — Примеч. науч. ред.
333
В 1783 г. в российские порты заходили только два американских судна, на одном из них находился друг Дейны Аллен, который и отвез его назад в Бостон. См.: Correspondance Politique: Russie. Vol. III. No. 461, 467, 471. Списки товаров, экспортируемых из Петербурга и Риги см.: FO. 97/340. В 1784 г. прибыло пять судов — число все еще незначительное: Correspondance Politique: Russie. Vol. 112. No. 429, 431, 432. См. также: RaschA.A. American Trade in the Baltic, 1783–1807 // Scandinavian Economic History Review. 1965. Vol. XIII. P. 44–49, а также см.: Crosby A. W., Jr. America, Russia Hemp and Napoleon: American Trade with Russia and the Baltic, 1783–1812. Columbus, 1965.
В отличие от находящегося в Гааге Адамса, у Дейны не было возможности обратиться к общественному мнению через голову начальства, так как общественного мнения просто не было. И если советские ученые склоняются к утверждению, что «передовые круги» российского общества благосклонно смотрели на Американскую революцию, для нашей задачи это не имеет почти никакого значения. На самом деле можно даже по пальцам пересчитать русских, кто бы высказался в этом духе. Из таковых, находившихся на государственной службе, похоже, можно назвать только Панина и его секретарей (Дениса Ивановича Фонвизина, М.М. Алопеуса и П.В. Бакунина), и все они, кроме Бакунина, были отстранены от своих должностей. Имена Александра Николаевича Радищева, Николая Ивановича Новикова и, вероятно, Петра Ивановича Богдановича явно исчерпывают список таких людей из числа нарождающейся интеллигенции{905}. Либо интеллигенция была безразлична к событиям в Америке, либо она представляла собой незначительную группу. Последнее объяснение более вероятно.
Таким образом, Джеймсу Харрису и британским дипломатам почти не надо было играть ту гнусную роль, которую им приписывают. То, что британский посланник интриговал изо всех сил, отрицать нельзя. Но мы можем отбросить утверждения о том, что эти интриги как-то заметно повлияли на политику России. Государственный совет, руководимый императрицей, обсудил заявление Дейны и отверг его еще до того, как Харрис прослышал об этих предложениях{906}. Императрица прекрасно понимала, что рассмотрение торговых предложений Дейны может повредить ее и без того непростым отношениям с Великобританией, а если учесть традиционное желание России решительно разобраться с турками, то дружба британцев была довольно значительным фактором. Подводя итог, можно сказать, что, с точки зрения русских, турецкая Порта была важнее, чем торговые порты{907}.
Русские идут, русские идут! А может, и нет…
Попытка Великобритании заручиться военной помощью России в начале американской Войны за независимость общеизвестна. Считая Россию естественной союзницей Великобритании и полагая, что Екатерина II должна быть признательна за помощь, оказанную ей в ходе Русско-турецкой войны, государственный секретарь граф Саффолк в июне 1775 года велел своему посланнику в Санкт-Петербурге осторожно выяснить возможность заполучить двадцать тысяч солдат Ее Величества, которых можно было бы при необходимости перевезти в Северную Америку{908}. Хотя в просьбе было отказано, английские государственные деятели упорно продолжали видеть в Екатерине одного из немногих доброжелателей Великобритании, на чью помощь еще можно было надеяться.