Эклетика. Часть первая. Полуденные тени

Kitty Lui

Ленрой стала его раздражать. Прошло четыре месяца с момента их первой ночи, а Селеста уже начала считать, что может влиять на политику, плести интриги и козни, шпионить для отца. Девица брала на себя чересчур много. Михаэль, наученный горьким опытом отношений с предыдущими любовницами, осознанно прикидывал план избавления от Селесты Ленрой. Избавиться от смертного несложно. Один слух, пущенный в толпу, общественное порицание, пара дней в тюрьме Анлоса — и публичная казнь, как вишенка на торте. Сирса с удовольствием сожжет одного из Ленроев в костре призрачного пламени. Эрродан же либо окончательно умерит пыл, либо присоединится к дочери. Правителем Верберга станет Спэйси, которым

легко управлять. Спэйси Ленрой — настоящий гедонист.

— Ты должен мне говорить, — сказала Селеста, зевая и прикрывая рот ладонью. Манеры Ленрой — безукоризненны. Даже чашку она держит, изящно оттопырив пальчик. Однако чаще Селеста держит бокалы.

Михаэль предпочел ничего не отвечать. Через жизнь прошло слишком большое количество подобных дам, чтобы принимать их капризы близко к сердцу, очерствевшему каждой клеткой. Легкость, подаренная сапфировой стелой вчера, ушла — он вновь стал мрачным и беспристрастным. Сон не принес расслабления. Ночной покой не приходил к Михаэлю на протяжение веков: разум продолжал мучить сожалением и после захода солнца.

Принц продолжил одеваться, не обращая внимания на пронзавший спину взгляд Селесты. К счастью, Ленрой обладала незаурядным умом и даже зачатками женской мудрости: не стала ни кричать, ни надувать губы.

— Открой шторы, — просто пробурчала она с нотками обиды и завернулась обратно в одеяло. Селеста явно не выспалась. Принц же, закончив, наконец, одеваться, протянул руку к окну. Шторы, окутавшись серебристой дымкой, зашевелились и разъехались в стороны, открыв путь лучам солнца. Руку немедленно пронзило болью. Нет, он не может воздействовать на мир, как это делали отец и дед, пора признать. Божественная благодать разлита в нынешнем принце-наследнике столь слабо, что ее хватает лишь на проклятую вечную жизнь.

Аустенос некоторое время продолжал стоять, протянув руку. Воздух покалывал кожу, будто говоря, что он, Михаэль, совершает ошибку, пытаясь встать на тот же путь, что… другие, те эльфы и мемории, обреченные на сожжение на главной площади Анлоса. На тот же, что… Валентайн.

Принц резко опустил руку, чувствуя, как темнеет в глазах. Несложное воздействие на шторы сравнимо по последствиям с долгой пробежкой в гору. Даже сердце забилось, разгоняя кровь, что делало крайне редко. Простояв пару минут на свету, принц все же пришел в себя. Головокружение прекратилось; Михаэль поправил манжет, скрывающий место укуса, и, подойдя к двери спальни Селесты, коснулся ручки. Внезапное предчувствие заставило остановиться. Нахмурившись, Михаэль вслушался в тишину замка. Ему кажется?.. Нет, тихий голос Мари действительно взывал к нему. И принц остановился.

Йонсу.

Немыслимой теплотой повеяло от звука голоса Йонсу Ливэйг, стоящей по ту сторону двери. «Нет», — пропела она, как диковинная флейта, тем самым сильным, тянущим гласные голосом, который когда-то привлек внимание принца на одном из балов. Она разговаривала с лучшим другом Михаэля — Альбой Мэйбсом, за которого позже вышла замуж. На тот момент принц еще не любил жену, Аделайн, и потому его чрезвычайно оскорбило откровенное пренебрежение сияющей красавицы с изящным несколько островатым носиком, который намертво врезался в память. Ливэйг не обращала на принца Империи никакого внимания, полностью отдав свое предпочтение Альбе. На ней было богатое платье из изумрудного сатина, а шею украшало колье из Оссатуры — это Михаэль отметил сразу. Йонсу происходила из семьи торговцев; предприняв несколько отличных по наглости попыток познакомиться поближе, Михаэль в некотором смысле смирился. Через пару лет Ливэйг и Мэйбс сыграли свадьбу и уехали. Друга принц больше никогда не увидел; Йонсу же после гибели

мужа вернулась в Анлос на службу короне и после редко появлялась в столице. Разве что за очередной наградой.

И теперь Йонсу Ливэйг появилась в его жизни снова, то ли как луч света, то ли как предвестие конца.

— Что такое? — Селеста явно заметила, что принц стоит в каменной позе перед дверью и не решает ее открыть.

— Новая придворная дама, — выдохнул Михаэль. Нужно прийти в себя.

— Новая дама? — шепотом переспросила Ленрой, приподнимаясь на кровати.

— Тихо, — процедил тот.

«Мой муж еще не вер­нулся?» — чуть дрожащим голосом спрашивала Мариэль по ту сторону двери. «Нет», — отвечал Спэйси. Михаэль был готов поклясться, что Ленрой-младший снова прожигает его жену взглядом — насколько это можно ожидать от воплощения флегматичности. Семнадцатилетний юноша еще не понимал, кто такой принц-наследник и почему с ним не стоит создавать конфликты. Четвертый год Спэйси продолжал заигрывать с Мариэль. Та отвечала вежливым безразличием.

«Жаль. Пош­ли, Й­он­су», — произнесла Мари, мысленно обозвав мужа козлом, что Михаэль не мог не уловить. Тень улыбки снова тронула его губы. Судя по шагам, Ливэйг и Мариэль продолжили подниматься по лестнице. Скорее всего, к Правительнице.

— Буду вечером, — сказал Михаэль и, не дожидаясь ответа, вышел в коридор. Спэйси еще стоял около своей двери, провожая взглядом посетительниц. На плечах сына Эрродана Ленроя красовалась простыня. Михаэль просто прошел мимо него в сторону второй лестницы, которой мало кто пользовался. Она предназначалась для обслуги: за последние десять лет численность смертных в замке резко сократилась. Михаэль не верил никому. Сирса с радостью уничтожала все его подозрения призрачным огнем на главной площади.

Поднявшись на два этажа, принц оказался в просторном коридоре, увешанном портретами императорской семьи. На самом видном месте, разумеется, висела картина, изображавшая Правительницу, леди Астрею Аустенос. Следующий Михаэля не интересовал. Он остановился около своих родителей.

— Зачем вы туда поплыли? — вслух произнес он. Михаэль больше походил на мать, и леди Астрея не уставала этим унижать. Астрея всегда ненавидела Адору, сколько он себя помнил. Она ненавидела каждую женщину, осмеливающуюся испортить чистоту императорской крови.

Следующий — он, и портрет — точно зеркало. Равнодушно скользнув взглядом по отражению, Михаэль сделал пару шагов вперед.

Аделайн.

Любимая жена стояла на побережье устья Нойры, на фоне Каалем-сум, который сын построил для них. Однако задний план в виде золота и белизны не интересовал Михаэля. Не интересовало и небо. В мрачном расслаблении он смотрел на тонкую фигурку Аделайн, отмеченной милостью Темного короля. Властелин Синааны подарил ей бессмертие, от которого она отказалась после смерти сына. Когда писали портрет, Вердэйн был еще жив: потому Аделайн улыбалась на полотне и глаза ее сияли, как в жизни.

Она умерла при нем, на веранде в Каалем-сум, на обеде. Сердце просто остановилось, будто поняв, что должно было сделать это давно. Эльфы не живут вечно: принцесса Аделайн могла бы стать исключением, если бы не отказалась от бессмертия в тот час. Стакан с водой выпал из рук, разбился на полу от падения. В тот день Валентайн Аустенос, его внук, первый и последний раз плакал, как ребенок. Даже в самом нежном возрасте старший из сыновей Вердэйна сохранял наигранное самодовольство, которое не позволяло показывать слабости. Михаэль же… Он не помнил, вырвались ли у него слезы или нет — какое это имело значение? Аделайн ничего не успела сказать ему. В памяти остался только разговор последнего вечера.