Эклетика. Часть первая. Полуденные тени
Шрифт:
— Предатель! — взвизгнула она, хватая подсвечник и отправив его в том же направлении. Усилием воли Михаэль остановил его — и сразу же облокотился рукой о стену без сил. В глазах потемнело так сильно, что утро сменилось глубокой ночью. Как ядовитый туман, темнота скользила по полу, раскачивая принца, как маятник. Михаэль выпрямился. Не мигая, он смотрел на Селесту в образе синего призрака, скользящего в ночи.
— Как ты мог послать ей это письмо! — раздался новый крик. — Она чуть не выгнала моего отца из Верберга из-за тебя! Ты от меня избавиться хочешь?! — мимо пролетело что-то
— Ты еще не выяснила? — едва сумел выдавить он пару слов.
— Она ни черта не помнит!
Сознание начало проясняться. Селеста боялась подходить к нему из-за разбившегося зеркала. Михаэль чувствовал, как по щеке бежит тонкая струйка крови.
— Зачем ты его послал? — вернулась Ленрой к первой теме. Видимо, понимала, что взывать к совести по поводу появления очередной любовницы у принца, когда она сама ею является, бессмысленно. Записка, отправленная Астрее, в которой Михаэль сообщал об обмане со стороны Верберга, волновала ее больше.
— Потому что семья Ленроев слишком много начала на себя брать последние месяцы.
Селеста, раскрасневшаяся, стояла в дверном проеме и испепеляла его взглядом. Глупая ссора не входила в планы принца. Больше всего ему хотелось снова лечь в кровать. Он слишком устал.
— Уходи, — сказал Михаэль.
Селеста неуверенно качнула головой. Когда принц Империи приказывает, лучше выполнить приказ, но Ленрой выполнять его не спешила. Глаза ее вдруг забегали. Кажется, она поняла, что сама себя загнала в ловушку.
— Нет. Ответь, зачем ты это делаешь.
«Что делаю?» — пронеслось в голове. Михаэль с хрустом наступил на стекло, не почувствовал боли, и прошел к Селесте. Та отступила на шаг. Толкнув ее в грудь, отчего Ленрой вскрикнула, Михаэль запер спальню на ключ и опустился на колени. Голова раздиралась от боли, в глазах стояли жгучие слезы. На секунду ему показалось, что он ослеп.
Как он ненавидел себя в этот момент! Отец мог летать в воздухе годами и ни капли не устать. Однажды он три года прожил с воздушными элементалями. Он построил город мановением мысли. Он ходил по воде. Дед не нуждался ни в воздухе, ни в воде, ни в пище. Он читал мысли, как открытую книгу, разрушал скалы, проходил сквозь матрицу. Леди Астрея могла уничтожить земную твердь. Он… Он… И Михаэль — рядом с ними! Ничтожество… Даже Валентайн превзошел его!
Михаэль встал и, пошатываясь, подошел к серванту. На одной из полок стояло старинное, принадлежавшее еще Аделайн, зеркало. Оно показало ему смертельно бледного мужчину с погасшими глазами. Сегодня они были совершенно черными, как капли агата. На миг ему показалось даже, что почернел белок.
Кто-то говорил, что глаза предателей, ушедших на Синаану, меняются от горя, кто-то говорил, что от прикосновения смерти. Что правда? Никто не знает, кроме Темного властелина. Что привело Астарту Инколоре к нему? Что он пообещал ей? Астарту никогда не прельщали ни богатство, ни власть, ни бессмертие. Она служила людям без оглядки, отдав себя добродетели. Какой ключик подобрал Темный король к ее чистому сердцу?
Некоторые сбегали из Империи в попытке уйти от страшной правды — Михаэль знал это. Они бросали прошлую
Может, и ему стоило поступить так же. Благодать Темного короля исцелит и его. Она смоет воспоминания и страшные мысли. Но каково это — жить, зная, что что-то забыл? Что-то страшное, ужасное, погрузившее в отчаяние. Каково это — жить с таким грузом дальше? Каково это — жить, как Йонсу Ливэйг, лишившись всего, что было дорого? Не лучше ли будет уйти с достоинством?
Михаэль бережно поставил зеркало на место. Он окончательно решился, но чтобы уйти достойно, нужно выполнить обещание перед Аделайн и перед самим собой.
Жители Мосант не ведают, что жизнь — обман. Они умрут все равно, рано или поздно, исполненные сомнений, боли и лишений, умрут, взятые за горло страхом. Это чувство пронизывает и их жизнь. Разве это не истинное благородство — избавить от подобных мучений раньше, не удлиняя век страха? Михаэль Аустенос станет освободителем, он разрушит оковы.
Сэрайз…
Он принялся одеваться.
***
Михаэль встретил дочь на первом этаже. Сэрайз стояла у мраморной лестницы, смущенно теребя длинные перчатки. Для своих девяти лет она была довольно высока, что, впрочем, скрывало гладкое летнее платье до пола. Взросление еще не коснулось ее фигурки. Светлые волосы Сэрайз спускались до пояса, расчесанные заботливыми руками служанок. Сердце Михаэля в очередной раз налилось кровью при виде его ангела.
Дочь более походила на него, нежели на Мариэль. Да, кожа Сэрайз отливала бронзой, в волосах запуталась материнская позолота, но сами черты, пепельно-черные глаза… Они старили лицо малютки, делали его непривычно взрослым. Наверное, поэтому никто не давал Сэрайз Аустенос ее девяти лет.
— Доброе утро, — улыбнулась она при виде отца. Улыбку отдала дочери Мари: такую же милую, обаятельную, теплую, скрывавшую горечь, которой пропитана жизнь.
— Доброе, — кивнул Михаэль и взял ее под локоть. Их разница в росте позволяла делать это.
Население Анлоса встретило их рукоплесканием. Сэрайз розовела, застенчиво прятала глаза. Михаэль шел прямо, спокойно глядя на собравшийся народ. Он привык к подобному и относился с горожанам как к мебели. Кроме высокомерной жалости, ничто не точило его сердце. Отец и дочь неспеша шли по улицам города в сторону главных ворот. Толпа же восхищенно шептала, насколько они прекрасны вдвоем: аристократически красивый принц Империи в сером костюме и Сэрайз в фиалковом платье с ажуром на груди.
Улица вывела их на главную дорогу, выходившую из замка. Вскоре город отступил, остался за высокими стенами. Вокруг оказались начинавшие незаметно желтеть поля. Изредка им встречались горожане, кланявшиеся им в ноги. Одному юношу, тащившему корзины на спине, Сэрайз отдала свою брошь. К поступку дочери Михаэль отнесся с снисхождением. Что изменит эта брошка… Она не спасет от войны и смерти.
Храм звезды блаженства стоял у берега Сёльвы. Белый — цвет чистоты и святости, и потому храм отстроен из белого камня, без башен, без бойниц, без балконов и окон. К нему вел высокий мост.