Эксклюзивный мачо

Полякова Татьяна Викторовна

– Должна будешь, – фыркнул Олег, но заметно подобрел.

– Да, совсем забыл. – Вешняков положил руку на грудь, вроде бы прислушиваясь, стучит сердце или нет, вздохнул и сообщил: – Нашли туристов, что в воскресенье на острове отдыхали. Пацан видел какого-то дядю.

– Какого дядю?

– Не знаю. С ним участковый разговаривал. Компания из Кострова, поселок вниз по реке.

– Знаю.

– Вот и отлично. Сгоняй, поговори с пацаном, я участковому завтра позвоню. Будет от тебя хоть какая-то польза. Может, померещилось ребенку, а может, действительно кого-то видел.

– Опросил

жильцов дома, где жила Вера? Вдруг не я одна “БМВ” видела?

– Не учи, ради Христа. Тот факт, что он приез­жал к Неждановой, еще ничего не доказывает.

Домой я вернулась поздно, хотела поскорее лечь спать, игнорируя заинтересованные Сашкины взгля­ды, но совесть дала о себе знать, и я позвала:

– Пес, потопали гулять.

Толкнула входную дверь и тут же попятилась, за кустами напротив кто-то прятался. Я захлопнула дверь и проверила замки.

– Мы на осадном положении, – сообщила я собаке, – придется обойтись без прогулки. Ты ведь не хочешь, чтобы твоей хозяйке кирпич на голову свалился?

Я прошла на кухню, гадая, разыгралось ли у ме­ня воображение или действительно за кустами кто-то прячется.

– Черт, – выругалась я, потому что перспекти­ва находиться в осаде меня не прельщала, я люблю вечерние прогулки не меньше Сашки, да и просто противно, что приходится бояться. С другой сторо­ны, искушать судьбу не стоит.

Я поднялась на второй этаж и, не включая свет, подошла к окну. От куста отделился мужской силуэт и тут же скрылся в тени. Через минуту я вновь его заприметила. Мужчина дошел до конца сквера и вернулся назад. “Значит, не почудилось”, – поду­мала я и вновь зло чертыхнулась. Понесла меня не­легкая к Тагаеву, толку ни на грош, а врага нажила.

Торчать у окна, вглядываясь в темноту, по-мое­му, довольно глупое занятие, но мне здесь точно ме­дом намазали. Я принялась высматривать машину поблизости и ничего не высмотрела. Выходит, этот тип не такой дурак. Сна не было ни в одном глазу, и отправляться спать не имело смысла, впрочем, как и стоять у окна.

– Пойду смотреть телевизор, – сказала я, но не двинулась с места.

Вдруг силуэт возник на дорожке, ведущей в глубь парка, он приближался к фонарю, еще немного и… Я его увидела и длинно выругалась. Походку ни с какой другой не спутаешь, и седая шевелюра. Дед. Конечно, Дед. Шляется под моими окнами. Он что, спятил? Наверное, спятил, а что ж еще?

– Сумасшедший дом, – пробормотала я. – Зря Сашку без прогулки оставила, а напугал-то как, гос­поди.

Теперь мне ничто не мешает прогуляться, там Дед, а не неведомые враги. Интересно, если я выйду, он сбежит или придумает какую-нибудь глупость, чтобы объяснить мне свое появление? Желания встре­чаться с ним у меня нет, и все. И вообще я иду спать.

Я спустилась в кухню, выпила теплого молока, говорят, это способствует хорошему сну. Мне не спо­собствовало. Я выглянула из-за занавески, вроде бы ушел… и правильно, чего здесь отираться? Через минуту я увидела его, он стоял, привалясь к дереву, и пялился на мои окна, держась в тени. Проехала машина, и свет фар выхватил на мгновение знако­мую фигуру.

– Это хуже, чем сумасшедший дом, – крикнула я Сашке. Он,

сообразив, что гулять мы не пойдем, ушел в гостиную смотреть телевизор.

Прошло полчаса, Дед стоял как приклеенный. И я у окна тоже. Может, выйти на балкон, стихи по­читать: “Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?” Ромео и Джульетта. Когда мужик в шесть­десят лет ведет себя как мальчишка, это прямо-таки обескураживает. А еще действует на нервы. Я не вы­держала и набрала номер его мобильного.

– Привет, – сказала я со вздохом.

– Не спишь? – ответил он.

– Как видишь, то есть слышишь.

– Рад, что ты позвонила. Как твои дела?

– Нормально. Ты где сейчас?

– Дома…

– Вроде машина проехала.

– Я на балконе.

– С сотовым в руке?

– Я рядом с твоим домом, – вздохнул он.

– Почему бы тебе просто не зайти?

– Не уверен, что ты обрадуешься.

– Я уже говорила, что не обрадуюсь, но твое де­журство под моими окнами просто никуда не годит­ся. У меня сердце разрывается на части. Иди домой и ложись спать.

– Извини, – покаянно сказал он. – Ты права, и вообще…

Он отключился, а я прошла к входной двери, распахнула ее и прислонилась к дверному косяку, сложив на груди руки, в свете, падающем из холла, он, безусловно, хорошо меня видел.

Дед торопливо пересек дорогу, отделяющую сквер от моего дома.

– Можно войти? – спросил он.

– А зачем я дверь открыла, по-твоему?

Он вошел, запер дверь, и я оказалась в его объ­ятиях. Не могу сказать, что меня это удивило, в кон­це концов, для чего-то я в самом деле открыла дверь.

– Девочка моя, – зашептал он, его голос, как всегда, завораживал. Ну вот, он меня целует… Все дело в его чертовом голосе, закрываешь глаза, и все, как раньше: я люблю его, он любит меня, и впереди нас ждет светлое будущее.

Он подхватил меня на руки и понес в гостиную. Вместо того чтобы сказать: “Игорь, ты пожилой че­ловек, подумай о здоровье, еще надорвешься чего доброго”, сказать и испортить романтическую сце­ну, после чего, почувствовав взаимную неловкость, мы выпьем чайку и тихо-мирно поговорим, так вот, вместо этого я уткнулась носом в его грудь, точно в детстве, когда я засыпала перед телевизором, а он относил меня в постель. Я нарочно засиживалась у телевизора, из-за вот этой минуты, когда он подой­дет и подхватит меня на руки, а я уткнусь ему лицом в грудь. Должно быть, по этой причине сейчас я тер­петь не могу телик, некому меня на руках носить.

– Как же я люблю тебя, – сказал он. Голос внутри меня шептал: “Он в самом деле тебя любит, и ему плохо, очень плохо, может, даже хуже, чем те­бе”, а второй голос рыкнул: “Не позволяй пудрить себе мозги”. Был и третий, тоненький и противный: “Да ладно, чего ты, порадуй старика, от тебя не убудет”. Все три мне надоели, и я заревела со злости, что не могу от них избавиться, а Дед гладил меня по голове и шептал: – Забудь все, – точно гипнотизер, повторял он. – Есть только ты и я…

Утром я вскочила ни свет ни заря и тихо поки­нула спальню, пока Дед еще не проснулся. Мысли разбегались, как тараканы, и не было среди них ни одной стоящей.