Эксклюзивный мачо

Полякова Татьяна Викторовна

“Ладно, давай рассуждать здраво, – призвала я себя к порядку. – Я считаю его сукиным сыном, по его желанию погиб человек, за которого я собира­лась выйти замуж, он политик до мозга костей и плю­ет на всякую хрень, которую я считаю важной, но он меня любит. По-настоящему только он меня и лю­бил. И я люблю его, тут уж ничего не поделаешь, со­всем не так, как раньше, но люблю, злюсь, ненавижу, иногда презираю, но вычеркнуть из жизни не могу. И он не хуже других слуг народа, во многом даже лучше. Его есть за что уважать. А то, что он когда-то… прошло много лет, а господь велел прощать”.

Утренний аутотренинг благотворно подейство­вал на меня, и, когда появился

Дед, я улыбалась во весь рот. Он, конечно, тоже улыбался, завернувшись в халат, оставленный каким-то залетным любовни­ком несколько лет назад. Халат ему был маловат, но вообще Дед выглядел молодцом. Особенно сейчас, расточая мне улыбки. “Прекрати на него злиться, – мысленно прошипела я, – могла бы с ним не ло­житься, самой хотелось, так что нечего его винить”.

– Доброе утро, – возвестила я, искренне наде­ясь, что таковым оно и будет.

– Как ты красива, – сказал он, протягивая ко мне руку.

– Правда?

– Конечно. Я вчера думал, что жизнь конче­на, – прошептал он, – а сегодня мне кажется, что она только начинается.

– Во сколько тебе надо быть в конторе? – ре­шила я проявить благоразумие.

– Успею выпить кофе.

– Кофе готов, я сделала бутерброды…

Мы сели за стол напротив друг друга.

– Как твои дела?

Поначалу я решила, что это дежурный вопрос, отвечу “нормально”, и проехали. Но не тут-то было. Дед методично, с пристрастием задавал вопросы до тех пор, пока я довольно подробно не обрисовала ситуацию.

– Если тебе нравится сам процесс, иди работать в милицию. Проблем не будет, замолвлю словечко, да и без этого тебя возьмут с радостью. Конечно, если ты вернешься на свою прежнюю работу, ко мне, я имею в виду… Но я не настаиваю, и даже просить тебя не вправе, но по поводу происходящего совершенно убежден: ты занимаешься ерундой. И ерун­дой опасной. Зачем тебе Тагаев? Он бандит. Ты по­нимаешь, что женщине вроде тебя даже думать смешно… Я тебе категорически запрещаю. Сегодня же позвоню, пусть бросят все силы на раскрытие этих убийств. Чего они там в самом деле не чешутся… А Вешнякову твоему шею намылят, чтоб за твоей спиной не отсиживался.

– Игорь…

– Все. Ты живешь одна, от твоей собаки ника­кого прока, завела бы хоть овчарку, что ли… А тут эта шпана. Да ты хоть представляешь… Не представляешь, потому что с этим отребьем никогда раньше дела не имела. Если не хочешь довести меня до ин­фаркта, найди себе другое занятие… Я в ванной бри­тву видел, пока я привожу себя в порядок, вызови, пожалуйста, мою машину.

Машину я, конечно, вызвала и ручкой помахала на прощание, но к прежним моим сомнениям те­перь прибавилось уныние. Старый змей опять меня переиграл, немного романтизма, и вот я вновь сплю с ним и даже вынуждена считаться с его мнением. Вешнякову по шее, меня котлеты жарить. И ведь не придерешься, о моем благе думает. А может, о сво­ем? Я прятала за злостью обиду, хотя давно надо бы привыкнуть: Дед ничего не делает просто так, всегда есть причина, иногда две или три.

– Разберемся, – подмигнула я Сашке. Покончив с душевными переживаниями, я от­правилась на машине в поселок Кострово, откуда прибыли туристы, отдыхавшие в день убийства на острове. Прямой дороги к поселку не было, доби­раться пришлось через райцентр, и на это ушло до­вольно много времени.

Поселок являл собой унылое зрелище. Когда-то здесь была фабрика, впрочем, стены до сих пор сто­ят, но от всего прочего мало чего осталось. Поселок вырос при фабрике, если фабрика закрыта, то, по­нятное дело, работы никакой, кормились здесь

тем, чего давала река, в основном браконьерничали, но кто ж за это осудит людей, жить-то надо. Дед неод­нократно начинал борьбу с браконьерством, обычно по весне. Сети изымали, штрафы присуждали, грозились конфисковать лодки, правда, до этого не дохо­дило. Пару раз я здесь была по долгу прежней служ­бы у Деда, и кабинет участкового нашла без проблем, он размещался в здании поселкового совета. Участковый, дядька лет пятидесяти, читал газету, сидя возле окна, которое не мешало бы помыть. Услышав, как скрипнула дверь, он повернулся и снял очки. Меня он, конечно, узнал, я замечала, что у жителей таких вот поселков исключительно хоро­шая память на лица, может, потому, что людей во­круг немного и новый человек сразу обращает на себя внимание. Дядька несколько удивился, увидев меня, должно быть, ожидал приезда кого-то из ми­лиции. Однако он был человеком старой закалки и свято верил, что начальству видней, оттого словесно сомнений не высказал.

– Здравствуйте, Федор Иванович, – попривет­ствовала его я. Он поднялся, я протянула руку, и он неловко пожал ее. – Рязанцева Ольга Сергеевна. Нас с вами знакомили в прошлом году, помните?

– Как же, конечно, помню. Вот, присаживай­тесь.

– Вас предупреждали о моем приезде?

– Так точно. Жду с самого утра. Матери маль­чонки сказал, чтоб никуда… Ждут.

– Тогда, может, сразу и пойдем?

– Конечно. – Он торопливо пошел к двери, хо­тел выйти первым, вспомнил про хорошие манеры, засуетился, пропуская меня вперед, и мы наконец покинули помещение.

Идти пришлось недалеко, возле двухэтажного типового дома у подъезда на лавочке сидела женщи­на лет тридцати и перебирала щавель.

– Вот, знакомьтесь, – кашлянув, начал Федор Иванович. – Это Мария Потапова, мать Антона. А это вот из областного центра, – с легкой запин­кой сообщил он, кивнув на меня. – Ольга Сергеевна.

Женщина подвинулась, давая мне место на ска­мейке, затем приподнялась и зычно крикнула:

– Антон!

Звать пришлось трижды, пока в поле нашего зрения не возник мальчишка лет семи-восьми на ве­лосипеде. Велосипед был ему явно не по росту, но управлял он им мастерски. Мальчишка лихо затор­мозил и сказал с гордой улыбкой:

– Здрасьте.

– Привет, – улыбнулась я.

Веснушчатый рыжий пацан сразу мне понра­вился. Участковый повторил церемонию приветст­вия, мальчишка скроил забавную рожицу, демон­стрируя серьезность и внимание, но с велосипеда не слез, умудряясь сохранять равновесие, не касаясь ногой асфальта.

– Рассказывай, – кивнула я, по достоинству оценив чужое мастерство.

– Про кого, про дядьку? Так я уже рассказывал.

– Еще раз расскажи.

– Ладно, – пожал он плечами. – Дядька не на лодке приплыл, а сам по себе. Лодки не было, я там все кусты облазил. Уж я бы лодку не проглядел. Толь­ко не было ее. Значит, он своим ходом. Из реки вы­шел в маске, но без ласт. Еще у него мешок был, вроде рюкзака, непромокаемый, и надет задом на­перед.

– Большой рюкзак?

– Не-а, маленький, вот такой. – Он раздвинул руки, рюкзак по величине скорее детский.

– И что дядька?

– Ничего. Из воды вышел и по тропинке в за­росли пошел. Больше я его не видел.

– А описать ты его сможешь? Как он выглядел?

– Обыкновенно. Маска у него была оранжевая и трубка в полоску.

– Высокий или коротышка?

– Не-а, обыкновенный. Как папка.

– В папке его метр восемьдесят росту, – сооб­щил участковый, кашлянув, сам он ростом похвас­таться не мог.