Экспансия - 3

Семенов Юлиан

– Тебя как зовут?

– Мари Флэр, - ответила женщина.
– У меня красивое имя. Правда?

– Очень. Слушай, Мари Флэр, сделай милость, позволь все же этому маленькому придурку подойти к тебе, а? Ну что с тебя станет, если он угостит тебя шампанским?

– А ты?

– У меня нет денег на шампанское... Нет, вообще-то есть, но я очень скупой, берегу на черный день...

– Да я тебя сама угощу. У меня сегодня был клиент, я в порядке. А ты совсем отвалишь или потом вернешься?

– Вернусь, честное слово, приду...

–

Ладно, - женщина кивнула, - пусть поит шампанским. Я ему сейчас назову марку начала века, - за такие деньги можно стадо купить, поглядим, на что он способен...

Карлик, увидав улыбку Роумэна, поднялся; его высокие сапожки тридцать седьмого размера были на каблучках, как у оперной певицы; важно ступая, он отправился к Мари Флэр, галантно поклонился женщине, сел рядом и сразу же пригласил мэтра.

– Этот в порядке, - вернувшись к Спарку, сказал Роумэн; вздохнув, выпил еще один <хайбол>, положил ладонь на холодные пальцы друга: - Не сердись, Грегори. Мне плохо. Мне так плохо, как никогда не было.

– Порой мне кажется, что ты играешь какую-то роль, Пол.

– Хорошо обо мне думаешь...

– Скажи правду: ты ничего не затеял?

Роумэн полез за своими вечно мятыми сигаретами, усмехнулся, сокрушенно покачал головой:

– Спи спокойно, Грегори. Больше я вас не подставлю... Больше никто и никогда не похитит мальчиков...

– Ты говоришь не то. Пол.

– Я говорю именно то, что ты хочешь услышать.

– Ты говоришь плохо. Пол. Мне даже как-то совестно за тебя.

– Зачем же ты приехал? Валяй к себе в Голливуд, тебя заждалась Элизабет.

– Ты похож на мальчишку, который нашкодил и не знает, как ему выйти из того ужасного положения, в которое он сам себя загнал...

– Зачем ты так? Хочешь поссориться?

– Не я хочу этого, - ответил Спарк.

– Почему же? Тебе выгодно поссориться со мной... Тогда от тебя окончательно отстанут...

– Ты плохо выглядишь, Пол... Знаешь, Эд Рабинович купил себе клинику, он лучший кардиолог, какие только есть, потому что добрый человек... Я сказал ему, что у тебя аритмия и сердце молотит, когда меняется погода, он ждет тебя, вот его карточка, возьми...

– Ты очень заботлив. Только я не знаю никакого Рабиновича.

– Знаешь. Вот его визитная карточка, возьми, пригодится... Он воевал, потом поселился в Голливуде, играет на виолончели...

– Ну и пусть себе играет вдвоем с Эйнштейном. Отчего это все евреи тянутся к виолончели? Что им, скрипки мало?

– Не хватает тебе стать антисемитом.

– А что? За это платят. И сразу же объявится множество тайных покровителей...

Спарк усмехнулся:

– Особенно на Уолл-стрите, сплошные протестанты...

– Гейдрих тоже был замаран еврейской кровью, а не было антисемита более кровавого, чем он... Дело не в крови, а в идеологии стада, которое ищет оправдание злу в чужой силе...

– Пол...

– Ну?

– Мы тебя все очень

любим.

– Спасибо.

– Ты что сник?

– Я?
– Пол удивился.
– Я не сник. Наоборот. Будь здоров, Грегори, давай жахнем.

Спарк выпил, улыбнулся:

– А кто будет выручать мою шоферскую лицензию? Ты?

– Оставайся у меня, а? Это будет так прекрасно, Грегори, если ты останешься у меня! Я сделаю яичницу! У меня есть хлеб и масло, кажется, и сыр. Устроим пир! А? И виски я еще не допил, и джин, оставайся, Грегори!

– Пол... там же мальчики... Я и сейчас, как на иголках...

Роумэн сник:

– Вот видишь... А ты говорил...

– Хорошо. Я останусь.

– Не говори ерунды. Я часто теряю ощущение реальности, Грегори. Я не имел права предлагать тебе это, не думай, я не испытывал тебя. Просто я... Не сердись... Езжай, поцелуй Элизабет, она прелесть... И постой над кроватками мальчишек. Посмотри на них внимательно, подивись чуду, они ведь у тебя чудо, правда... Давай выпьем за них, а?

– Едем ко мне, Пол. Там и надеремся. Как раньше, втроем. Элизабет, ты и я. Ты ляжешь спать в комнате, рядом с комнатой мальчиков, где вы спали с Крис...

– Тебе доставляет наслаждение делать мне больно?

Девушка принесла виски; Роумэн снова попросил принести еще три порции, сразу же выпил свой <хайбол>, закурил, и Спарк почувствовал, как сейчас ж у т к о во рту Пола, он словно бы стал им, ощутив горечь и судорогу в животе, а потом ощутил симптом рвоты, даже понял ее приближающийся желтый, желчный вкус.

– Не кури, Пол. Не сходи с ума. Ты нарочно играешь жизнью. Зачем? Если уж она тебе совсем не дорога, распорядись ей ко всеобщему благу.

– Это как? Застрелить Трумэна? Привести нашего друга Даллеса в кресло президента и вернуться в разведку? Эмигрировать к Сталину и организовать американское правительство в изгнании? Или поцеловать задницу Макайру и написать покаянное письмо: <меня опутали левые, но теперь я прозрел, спасите>?!

– Едем, Пол.
– Спарк поднялся.
– Едем.

– Хорошо хоть не посмотрел на часы, б р а т. Езжай. С богом. Я еще погуляю чуток.

– Что мне написать Крис?

– А я разве нанял тебя в посредники? Не лезь в чужие дела, это неприлично.

– Завтра тебе будет стыдно за то, что ты мне говорил сегодня.

– А тебе? Какого черта ты приперся с ее письмом?! Ты думаешь, у меня нет сердца?! Я всегда смеюсь, <ах, он такой веселый, этот Пол, у него прекрасный характер, с ним так легко>... А ты знаешь, чем мне это дается?! Ты знаешь, чего стоит быть веселым, улыбчивым, мягким?! У меня ж внутри все порвано! Мне разорвали все в нацистской тюрьме! Пытками! А потом... Ладно, Грегори, я не хочу, чтобы мы окончательно поссорились. Линяй отсюда! Я выпью за Элизабет, - он опрокинул в себя виски, - и за мальчиков, - он выпил еще один стакан.
– Это все. Шпарь. Я завелся. Шпарь отсюда, ладно?