Электрический остров

Асанов Николай Александрович

— А говорили, что боитесь качки! — прокричал Пустошка.

— Почему? — удивился Орленов. И вдруг вспо­мнил слова Горностаева и свой ответ на вопрос Ма­рины. Лицо его сразу стало сухим, жестким, и Федор Силыч удивленно посмотрел на него, не узнавая ве­селого спутника.

— Горностаеву сообщили, что я выступаю против Улыбышева из личных побуждений, — сказал Орле­нов, ничего не объясняя. — Это куда хуже, чем качка на грузовике…

— А-а-а… — протянул Пустошка. — И вы не хо­тели тревожить Марину Николаевну?

— Я не хотел пускать чужого человека в свою жизнь, — поправил его Орленов.

— А мне показалось,

что Марина Николаевна…— начал Пустошка и вдруг умолк.

— Что — Марина Николаевна? — раздраженно спросил Орленов.

— Нет, я подумал, как это подло — в большом деле ссылаться на мелкие чувства, — пробормотал инженер.

— Да ладно уж, договаривайте. Одни говорят, что я ревную жену к Улыбышеву, а вы уверены, что Че­редниченко чуть ли не моя любовница! Нечего ска­зать, хорошего союзничка вы себе выбрали! — сер­дито произнес Орленов.

Горечь и обида, прозвучавшие в голосе молодого ученого, направили мысли Федора Силыча по дру­гому руслу, и замешательство его прошло. Борьба, как видно, разгоралась не на жизнь, а на смерть, если противник прибегал к таким средствам. Надо было бы предупредить Орленова, что противник располагает и не таким оружием. Нельзя приглашать союзников, не раскрыв им честно опасностей, которые предстоят.

Однако Орленов стал таким колючим, что с ним об этом не заговоришь. Придется сначала посмотреть, что представляет собой Горностаев, а потом уже ре­шить — выключить ли молодого ученого, который так понравился Пустошке, из борьбы или же, наоборот, посвятить его во все неприятности. Директор завода только что намекнул Федору Силычу, что завод мо­жет работать и без него.

Горностаев ожидал посетителей у сенного навеса возле фермы. На его соломенной шляпе, как стран­ные украшения, торчали пучки сена и травы. Не­сколько травинок запуталось в усах, словно он сам превратился в травоядное.

Орленов и Пустошка, спрыгнув с машины, напра­вились к Горностаеву. Сейчас они шли поодаль друг от друга, как поссорившиеся муж и жена. Горностаев взглянул на них и мрачно улыбнулся в усы. Ничего себе парочка! Если между ними нет даже согласия, так можно себе представить, что они могут сделать! А Бо­рис Михайлович испугался! Было бы кого бояться!

А Пустошка? Так вот каков он, этот «враг №1», как называет его Борис Михайлович. Странный тип! Непонятно, почему Улыбышев так нервничает. Клет­чатые брюки, вид дачника на отдыхе, ничто не вя­жется с образом опасного врага. Должно быть, Борис Михайлович, по подозрительности, какая часто овла­девает изобретателями, преувеличил возможности Пустошки. Он даже не похож на инженера.

Орленов с любопытством оглядел подвесную до­рогу. Нет, Горностаев не терял времени даром. Он не тратил его на борьбу с ветряными мельницами, не ездил по вздорным поводам искать помощи и консуль­тации, не связывался с Пустошкой. Он работал! Возле сенного склада стояла странная машина, похожая на сенокосилку, только вместо ножей в ней были соединены несколько грабельных рядков. Они составляли вместе один полный цилиндр. Андрей еще не пред­ставлял себе, как она должна работать, но ясно было, что это какой-то своеобразный механизм из тех, что должны были по замыслу Горностаева облегчить труд людей на молочной ферме.

Горностаев, заметив любопытство Орленова, подо­брел.

— Интересно? — спросил он, поздоровавшись.— Вот, соорудил! Долго думал, но, кажется, нашел…

—

А я вот никак не могу понять, что это за меха­низм, — признался Орленов.

— Сейчас увидите! — милостиво сказал Горно­стаев и посигналил кому-то рукой.

На крыше здания зажужжал мотор, подвесная до­рога дрогнула, тросы ее закачались и загудели! И Ор­ленов увидел, как с далекого поля поплыла вагонет­ка — сначала она казалась не больше мухи. Но вот вагонетка с грузом свежескошенной травы приблизи­лась к сенному сараю. Вот она повисла над люком в крыше и перевернулась. Трава упала с глухим шур­шанием, принося с собой запах ветра, поля, солнеч­ного зноя. И в тот миг, когда трава падала, странная машина, заинтересовавшая Орленова, пришла в дви­жение.

Она была действительно здорово придумана! Авто­матический выключатель сигнализировал мотору ма­шины о прибытии вагонетки. Мотор заработал, и странная машина начала собирать и связывать траву в охапки. В то же время она пододвигала охапки к крюкам второй подвесной дороги, что уходила из са­рая в здание фермы. Горностаев привычным движе­нием втыкал крюк в охапку травы, тросик натяги­вался, канат двигался, и эшелон свежего корма нето­ропливо втягивался в ферму, словно поезд входил в депо.

Воткнув крюк в последнюю охапку травы, Горно­стаев сделал приглашающий знак своим посетителям и пошел внутрь здания фермы. Канат все еще двигал­ся, отвозя свою ношу к дальним стойлам. Коровы, как видно уже привыкшие к новому способу доставки корма, равнодушно следили выпуклыми карими гла­зами за движением травы, а охапки, задевая за дере­вянные затворы, с глухим шумом падали прямо в кор­мушки.

— Здорово! — восхищенно сказал Орленов.. Пустошка только покачал головой.

Удовлетворённый восхищением зрителей, Горно­стаев снял шляпу и вытер лицо платком.

— Ну, с чем пожаловали?— спросил он добро­душно.

Орленов взглянул на инженера, предоставляя тому право начать. Пустошка поежился, будто укладывал на спине поудобнее ношу, которую взвалил на него Орленов, но начал довольно решительно:

— На заводе издан приказ о немедленном выпуске трактора Улыбышева. Только вмешательство филиала может приостановить это издевательство над техни­кой…

— А вы уверены, что это издевательство? Других слов у вас нет?

— Дело не в форме, Константин Дмитриевич! — воскликнул Орленов, приходя на помощь инженеру.

— Спокойнее, Андрей Игнатьевич! — Горностаев поднял руку, как будто просил тишины на собра­нии.— Сказать можно что угодно, а где доказатель­ства?

— Вот, вот они! — запыхтел Пустошка, вытаски­вая из грудного кармана какие-то бумажки.

Горностаев отмахнулся от него с таким видом, словно сбрасывал пылинку. Он смотрел на Орленова.

— Если один говорит, что вы нападаете на Улы­бышева из личной неприязни, а другие утверждают, что инженер Пустошка добивается соавторства, то как рассматривать это дело? Ну-ка, скажите, молодой че­ловек?

Пустошка растерянно уставился на Горностаева, потом начал лихорадочно заталкивать свои бумаги обратно. Орленов стиснул зубы так, что они заскри­пели. Горностаев отвернулся, сердито покашлял и сказал:

— Я так не думаю, но заткнуть чужие рты не могу. Мне и самому надоели эти разговоры. — Он искоса взглянул на обоих своих посетителей. «Эк их скру­тило от одной фразы! А если еще и Подшивалов нава­лится?»