Электрический остров

Асанов Николай Александрович

Орленов и Пустошка, оба с мрачными лицами, про­должали стоять перед ним, не опуская глаз, и он раз­драженно добавил:

— Ну, хорошо, хорошо, мы посоветуемся.

— Когда?

— Как только вернется Улыбышев. Он уехал в южные районы. Может быть, через неделю…

— Завтра! — сказал, как выстрелил, Орленов. Пустошка послушно закивал головой.

Нет, они не такие уж робкие люди, если даже то предостережение, о котором не смог умолчать Кон­стантин Дмитриевич, не подействовало на них. Так или иначе, но поговорить придется! И лучше — как можно раньше!

— Я позвоню Борису Михайловичу,

чтобы он вер­нулся немедленно, — сухо сказал Горностаев. — В кон­це концов, он главное заинтересованное лицо. Но и вы не забывайте, что мы дали обязательство провести осеннюю пахоту в Раздольненской МТС электрически­ми тракторами. Я думаю, что даже работники МТС не позволят вам затягивать выпуск машины.

— А что они скажут, если тракторы не потянут плуги? — спросил Орленов. — Ах, Константин Дмит­риевич, — уже более мягко, но все с той же интона­цией непримиримости продолжал он, — мне кажется, что вы тоже засели на острове, как в крепости… Кругом вода, и вам кажется, что никто сюда не добе­рется… А Улыбышев .пользуется этой вашей пози­цией. ..

— Вы и меня считаете бездельником?— тихо спро­сил Горностаев. И столько горечи было в этом вопро­се, что Орленов внезапно умолк, растерянно поводя глазами вокруг.

Солнце стояло в зените. Пахло вялой травой. Про­тяжно и спокойно мычали сытые коровы. Жужжали моторы подвесной дороги распределительного пункта, откуда в ворота фермы сейчас снова вползали охапки корма.

Горностаев стоял с бледным лицом и смотрел на Орленова. Встретив его взгляд, Андрей опустил го­лову.

Но вскоре упорство бойца возвратилось к нему. Его обвинили в личной заинтересованности! Ничего уже не изменить. Ему придется доказывать не только неправоту Улыбышева, но и свою чистоту. Он поднял глаза на Горностаева и спокойно, тихим голосом, в котором силы стало еще больше, сказал:

— Извините меня, Константин Дмитриевич, за то, что я обидел вас, но сдаваться я не намерен. Я обра­щусь в обком.

— Это дело совести каждого коммуниста — идти или не идти по волнующему его вопросу в высшую партийную инстанцию, — холодно сказал Горностаев.

— И я попрошу вызвать Маркова. Думаю, что по­нижение его в должности, которое вы санкциониро­вали в угоду Улыбышеву, не умерило его страсти к борьбе. А если приедут и работники МТС, так еще лучше. Можно будет снова просмотреть все показа­тели работы трактора и прикинуть, достаточно ли он хорош и можно ли выпускать машины без передел­ки… Пошли, Федор Силыч…

Пустошка осторожно протянул руку Горностаеву, будто боясь, что ее не примут.

Когда они ушли, Горностаев еще долго смотрел им вслед задумчивым взглядом.

Потом он вернулся в свой маленький кабинет при ферме, куда сквозь щели в беленой стене доносился милый его сердцу запах молока и травы, и, сняв труб­ку телефона, вызвал Райчилина.

— Сергей Сергеевич, — осторожно сказал он, — у меня были этот инженер с завода и Орленов.

— Надеюсь, вы их выставили? — засмеялся Райчилин.

— Не смейтесь! Мы обязаны обсудить вопрос о тракторе на бюро. Прошу вас, позвоните в район Улы­бышеву и попросите его срочно вернуться.

Кажется, Райчилин выругался, зажав трубку ла­донью. Но когда заговорил, голос его звучал только насмешливо:

— Значит, они вас убедили?

— Я этого

не сказал.

— Хорошо, я передам Борису Михайловичу…

Он положил трубку. А Горностаев все еще держал свою возле уха, прислушиваясь к шуршанию индук­ционных токов и прерывистым голосам далеких або­нентов.

Телефонистка раздраженно спросила:-

— Вы закончили разговор?

Горностаев опустил трубку и недовольно помор­щился. Что-то произошло не так, как надо было. Мо­жет быть, не следовало горячиться при разговоре с Орленовым? Может быть, не надо было говорить об этом разговоре Райчилину? Он не знал, по какой при­чине чувствовал себя скверно, но плохое самочувст­вие — лучшее доказательство, что ты не прав. И, ко­нечно, самое главное — пора прекратить недостойный спор о тракторе, который так разъединил людей. А для того чтобы закончить его, следовало давно поставить вопрос на партийном бюро и разобрать как следует, не дожидаясь, когда драка между работниками фили­ала станет притчей во языцех по всему городу.

Тут он, Горностаев, что-то не додумал…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Орленов остановился перед дверью своей лабора­тории. Он только что простился с Федором Силычем и находился в том странном состоянии, когда все ка­жется одинаково неприятным. Он стоял перед дверью, с таким сосредоточенным видом разглядывая череп с перекрещенными костями на жестяной табличке, словно читал зловещую надпись: «Направо пой­дешь — коня потеряешь, налево пойдешь — жену поте­ряешь, прямо пойдешь — голову потеряешь…» Так что же делать? Пойти назад?

Из-за двери слышался тихий, похожий на птичий, свист. Череп выглядел довольно угрожающе, честное слово, не хотелось открывать дверь! Однако свист все продолжался. Вначале Андрею показалось — свистит сжатый воздух в компрессоре, при помощи которого создавался вакуум в испытательной камере, но, при­слушавшись, он вдруг различил мотив. Свистел чело­век. Свистел отлично. Тихо, мелодично, немножко грустно.

Орленов приоткрыл дверь. Марина стояла у вер­стака и что-то мастерила, насвистывая незнакомый мотив. Потом ей, видимо, стало мало этого для выражения своих чувств, и она тихонько запела:

Подожди, мое бедное сердце, грустить, еще будут дожди впереди и туманы… Никогда с добрым другом мне рук не скрестить, он уйдет, как вода, без следа, как скрывается парус в лимане…

— Очень хорошо получается! — одобрил Орленов, со стуком закрывая дверь.

Марина вздрогнула, смутилась, — это было видно по тому, как у нее заалели не только мочки ушей, но и шея, покрытая мягким пушком. Она еще ниже скло­нила голову над верстаком, но ответила вызывающе: