Елена Белякова. Русский Амаду, или русско-бразильские литературные связи
Шрифт:
Лично я воспринимаю творчество Каимми как родную сестру своего. Они дополняют друг друга и наверняка составляют единое целое. Мы описываем одни и те же события, одни и те же чувства. Если бы я был музыкантом, я писал бы его музыку, как, без сомнения, он бы писал, конечно, лучше меня, книги, которые пишу я. Поэтому я говорю об этом композиторе с такой свободой, словно, я говорю о самой Баие. Она встает у меня перед глазами вся, целиком, каждый раз, когда я слушаю песни Доривала.
Много, много раз за полвека нашей братской дружбы, я был свидетелем того, как Доривал Каимми сочиняет. Не прошло и двух недель, как он был здесь, и в этой деревенской тишине сочинял песни об Ильеусе и крае какао.
А вот так он писал о том же Каимми в "Каботажном плаваньи":
"Этот сеньор Доривал Каимми, мой подельник и сообщник..., признался, что этой коробкой хотел компенсировать мне те многочисленные трости, палки и посохи, которые он у меня украл... Много чего еще похитил у меня певец байянских красот, но никогда не прощу ему радиоприемник, вывезенный из Москвы и подаренный мною дочери Паломе, в ту пору еще не вышедшей замуж. Доривал попросил одолжить его, он, дескать, хочет послушать репортажи с чемпионата мира по футболу - как раз начинались игры 1970 года - и, разумеется, заиграл. Никогда больше не увидела Палома своего маленького транзистора" (105, С.39).
Почувствовали, как говорится, разницу? И таких примеров можно привести еще много. Что все это значит? Когда Амаду был настоящим: в "Каботажном плаваньи" или во всех своих предыдущих книгах? Неужели в 1992 году он снял, наконец, маску? Или, напротив, по какой-то причине натянул ее? Возможно, если бы "Каботажное плаванье" стало последней книгой Амаду, то эти вопросы так бы и остались без ответа, но после воспоминаний он еще написал "Открытие Америки турками" и "Чудо в Пираньясе". И там мы видим родного нам, прежнего Амаду. Да и в книге Алис Райяр "Беседы с Жоржи Амаду" (458), изданной всего лишь двумя годами раньше, в 1990 году, он говорит о том же самом, но - по-другому, как "прежний" Амаду. Что же произошло за эти два года, разделяющих "Беседы" и "Каботажное плаванье"? Что заставило Жоржи играть (без особого успеха) не свойственную ему роль? Объяснение одно - крах Советского Союза в 1991 году. Жоржи Амаду, как и все бразильцы, не отличался патологическим постоянством. Но с нашей страной его связывали действительно неразрывные узы. Он был совсем юным, пылким и впечатлительным, когда любовь к СССР запала в его душу. Вот как он сам об этом говорил: "С сердцем, полным благодарности, вспоминаю я сейчас глубокое, неизгладимое впечатление, которое произвел на меня первый прочитанный мною советский роман. Было это в далеком 1931 году. Я был тогда молодым писателем, страстно и трагически искавшим свой путь гражданина и стремившимся найти верное направление для своего творчества. Маленькое бедное издательство "Пас", созданное усилиями прогрессивных людей того времени, начало свою деятельность публикацией романа "Железный поток" Серафимовича. До сего дня сохраняю я в памяти моей огромное впечатление от этой страстной книги. Ее страницы донесли до нас горячее дыхание революции, картину шторма и созидания нового мира.
С тех пор я чувствовал себя связанным с романом и писателем, связанным с этим миром, рождающимся в буре; я чувствовал свою связь с идеями, которые дают людям, защищающим их, эту героическую силу гигантов" (145).
И как бы позднее ни пытался Амаду выглядеть независимым, как бы ни сердился на нас, связь эта не прерывалась. И вдруг в 1991 году оказывается, что его любимая страна пересела (если использовать метафору бразильского критика) не просто в другой трамвай, но и едет в обратную сторону! И вот он лихорадочно пытается догнать новую Россию, прерывает работу над очередным романом и пишет "Каботажное плаванье", хотя всего лишь
Но поезд, или в данном случае трамвай, уже ушел. Если бы книга была напечатана в 1974 году, она произвела бы фурор. Но к 1994 году, когда впервые были опубликованы отрывки из книги воспоминаний, Россия уже устала от разоблачений сталинизма, а в 1999, когда книга вышла отдельным изданием, пожалуй, была бы не против "реставрации".
В общем, тираж в 5 тысяч экземпляров долго стоял на полках книжных магазинов. В нашем городе книга не распродана до сих пор.
Рецензии на это произведение были соответствующие. Если для итальянского журналиста Кьериги "Каботажное плаванье" - это история целого поколения писателей, поэтов, интеллектуалов, многие из которых бегут из Латинской Америки или из франкистской Испании и ищут прибежища в утопии социализма, но попадают в ледяной холод, который еще сильнее отчаяния, побудившего их бежать. "Здесь тоже слышны тяжелые шаги в ночи, здесь тоже их подстерегает страх" (235); то наши рецензенты обратили внимание только на перси актрисы Серовой, да на некие зоофилические воспоминания. Этот эпизод особенно потряс российских критиков. Одна рецензия так и называется: "О хорошем отношении лошадей" (209). Как ни печально, но надо признать, что автор сам в этом виноват. Попытка понравиться "новой" России не удалась.
Последнее свое произведение, рассказ "Чудо в Пираньясе", Амаду написал в 1995 году. В 2002 году этот рассказ был напечатан в моем переводе в специальном выпуске "Нашего современника". Сомневаюсь, что журнал стал доступен широкому кругу читателей, и поэтому маленький шедевр Амаду остался практически неизвестным широкой публике. И очень жаль. Это произведение доказывает, что Жоржи Амаду до конца жизни сохранил свой блистательный писательский талант, не утратив ни его силы, ни глубины, ни гуманизма, ни жизнелюбия, ни изящества стиля, ни тонкой своей иронии.
Вот из-за этих качеств, какие бы катаклизмы ни происходили в стране и мире, Жоржи Амаду будут читать по-русски. И сейчас издательства в разных городах России издают "Дону Флор", "Мертвое море", "Капитанов песка". Издательство "Терра" в 2001 году выпустило даже собрание сочинений Амаду в трех томах. И пусть ни одна из этих книг не вошла в десятку самых продаваемых, книги Амаду читают и будут читать, потому что в них есть то, что неподвластно политической конъюнктуре, то, что составляет реальную жизнь литературы, а именно: живая душа народа. И его книги читают те, кто хочет постичь эту душу, хочет пережить то, что переживают его герои, плакать и смеяться вместе с ними. Глава 17 После смерти мастера.
Жоржи Амаду умер 6 августа 2001 года. Через 4 дня ему исполнилось бы 89 лет. Практически все российские средства массовой информации сообщили об этом трагическом событии. Большинство статей были информационно-нейтральными (237, 242, 257, 259), очень немногие выражали искреннюю скорбь и любовь к ушедшему писателю [например, статья Л.Шульца в "Советской России"(279)], но были и такие, что ранили даже сильнее, чем сама трагедия. Некоторые издания словно вознамерились взять реванш за все годы более чем лояльного отношения советской прессы к бразильскому автору. Ернический тон ("Фазендейро в русской шубе" - подходящее название для некролога, правда?), тенденциозная трактовка фактов - все, вплоть до откровенной лжи и клеветы. За все предыдущие годы в советской прессе об Амаду не было сказано ни одного резкого слова. И вот теперь - потоки гадостей и глупостей. И когда?
– В такой скорбный момент. Ладно бы это делали какие-нибудь бульварные газеты. Но вот что было опубликовано в 33 номере такого серьезного, казалось бы, издания, как "Книжное обозрение":