Элизабет Тейлор
Шрифт:
«Мы начали с напитков, хотя в том не было особой нужды, — вспоминала одна из женщин. — Мы все ужасно нервничали и поэтому заранее пропустили по рюмочке. Элизабет, судя по всему, тоже успела выпить, и к нашему прибытию чувствовала себя спокойно. Официанты то и дело подносили ей стаканы «Джека Даниелса», и она ни разу не попросила ничего другого. В тот вечер она была затянута в медицинский корсет и опиралась на палку. Я помню, что когда нас пригласили к столу, ей пришлось помогать подняться с дивана... «Меня скосил артрит», — поясняла она».
Джон Уорнер то и дело заскакивал на кухню, чтобы убедиться, все ли в порядке, в то время как три приглашенные пары
«Мы с ним были чрезвычайно близки, — запинаясь, произнесла она. — Я была с ним в ту ночь, когда случилась эта ужасная авария, и он получил тяжелые травмы. Я ехала вместе с ним в карете скорой помощи, держа на коленях его окровавленную голову. Мы были очень... очень близки... так близки, что...»
Видя, что она вот-вот расплачется, кто-то из мужчин поспешил изменить тему разговора.
«Сами того не зная, мы затронули весьма болезненную тему, — рассказывал он позднее. — Даже при одном упоминании имени Клифта она начинала ужасно нервничать и была готова разрыдаться».
В этот момент в гостиную вернулся Джон Уорнер, и мужчины, все из них преуспевавшие в финансовом и профессиональном отношении, поинтересовались, как идет его политическая кампания. «Когда мы спросили его об успехах в Вирджинии, Джон, вместо того чтобы отвечать на наш вопрос, свысока указал на стеклянный кофейный столик, весь уставленный целой коллекцией зажигалок, и пояснил: «Присмотритесь получше. Эту подарил мне Хрущев, а вот эту — Джон Кеннеди».
«Он держался высокомерно, словно оказывая нам снисхождение — было видно, что мы на него наводим скуку, — вспоминал кто-то из приглашенных. — Весь его вид как будто говорил: «Кто эти людишки и почему они не желают оставить нас в покое?» Но зато «Можете называть меня просто Элизабет» было ни с чем не сравнимо — в этих словах было столько дружеского тепла и чувства юмора. Элизабет сумела быстро расположить нас к себе. Одной из причин, почему она мне так понравилась, стало то, что, когда мы сели к столу, она поглощала еду с завидным аппетитом и даже попросила вторую порцию. Джон то и дело поднимался из-за стола и выбегал в кухню или же в винный погреб, которым, судя по всему, он ужасно гордился».
Каждый раз, как он выходил из комнаты, Элизабет начинила болтать о ком-нибудь из своих предыдущих мужей. Она очень тепло отзывалась о Майкле Уайлдинге и Ричарде Бертоне, которого называла просто «Бертон». По ее словам, она никогда серьезно не считала себя актрисой, пока не погиб Майк Тодд. «До этого я плохо понимала, что, собственно, я делаю на экране, — призналась она. — Я просто осушалась собой. Но когда Майка не стало, я осталась одна с маленькой дочкой на руках и должна была воспитывать двух сыновей. Мне пришлось много работать. Мне надо было закончить картину, и именно тогда я научилась играть, ведь это нечто такое, что редко дается само собой. Я была настолько сломлена горем, что мне не хотелось выходить на работу, но я переборола себя. Я играла Мэгги-кошку, и это помогло мне преодолеть душевные муки».
«Скажите, а в гостиной мы случайно видели не ваш «Оскар»?
«Да, — подтвердила Элизабет, — но я получила его за «Баттерфилд-8». Есть еще другой, за фильм «Кто боится Вирджинии Вульф?», но он находится на ферме».
«Ой, а я помню «Баттерфилд-8», — обрадовался кто-то из мужчин. — Он мне тогда ужасно понравился, но я что-то не могу припомнить, кто был в нем вашим партнером». И тут подала голос
На несколько секунд в комнате воцарилась гробовая тишина. Элизабет оттолкнула от стола стул, вскочила на ноги и завопила: «Убирайтесь! Убирайтесь прочь! Живо убирайтесь из моего дома! Я не позволю, чтобы в моем присутствии упоминали это имя! Я этого не допущу!»
Несчастная женщина была готова провалиться сквозь землю и спрятала взгляд в блюде посыпанного петрушкой картофеля. «О господи, я не хотела, — заикалась она. — Мне, право, ужасно неловко». Ее муж тотчас пришел ей на помощь — чтобы как-то исправить ситуацию, он принялся расспрашивать Элизабет о ее детях, расхваливал ее симпатичный наряд и вкусные угощения, лишь бы только отвлечь ее от болезненной темы. Все вокруг тоже засуетились, принялись похлопывать Элизабет по плечу, и постепенно она успокоилась.
«Это быстро нас всех отрезвило, — рассказывал один из гостей. — И впервые за весь вечер я испытал искреннее облегчение, когда в комнату вернулся Джек Уорнер».
После десерта и кофе кандидат резко объявил, что обед стоимостью в пятьсот долларов окончен.
«Мне искренне жаль, — заявил он, — но завтра в семь тридцать мы должны начать кампанию в Южной Вирджинии, и поэтому теперь мне необходимо уложить жену в постель».
«Завтра нам надо ехать на юг и давиться там сэндвичами с арахисовым маслом», — призналась Элизабет, имитируя ужасающий южный акцент.
«Джону не понравилось, что она с издевкой отзывается об общении с местными жителями, но Элизабет заявила: «Говорю, что хочу!», — вспоминал один из гостей. — Она вела себя как капризная девчонка перед милым папочкой. И тут я вспомнил, что за обедом отпустил одно неудачное замечание насчет того, что южане — медлительные недотепы. Поэтому, перед тем как уходить, извинился перед Джоном, но он льстиво заверил меня, что все в порядке, и я даже не нашелся с ответом. Он похлопал меня по плечу и елейным голосом произнес: «Ах, все прекрасно, милейший, все прекрасно. Я не принял сказанное вами в свой адрес и хочу, чтобы вы это знали. У вас есть право открыто выражать свое мнение, и я ни в коей мере не намерен ограничивать вашу свободу на собственное мнение и никогда не стану использовать ее против вас».
В тот вечер три приглашенные супружеские пары разъезжались по домам, сойдясь во мнении, что было бы куда лучше, если бы в Сенат баллотировалась Элизабет Тейлор, а не ее муж.
«Ума не приложу, что она в нем нашла», — заметил один из мужчин.
«По сравнению с ним Эдди Фишер просто душка», — добавила его жена.
В последние месяцы Джон Уорнер в глазах вирджинских республиканцев приобрел больший вес — Главным образом, благодаря пятистам долларам, которые он и его супруга собрали для нужд партии. Фермер и его кинозвезда-жена, разъезжая по градам и весям Вирджинии и проводя кампанию в поддержку различных кандидатов, собирали огромные толпы — много больше, чем, скажем, бродячий цирк. И, тем не менее, Джону Уорнеру все еще предстояло убедить 1541 делегата на партийном съезде в июле, что он самый лучший кандидат — лучше, чем бывший губернатор Линвуд Холтон, сенатор штата Натан Миллер или Ричард Обенсхайм, бывший сопредседатель Республиканской партии, которого поддерживали самые консервативные крути республиканцев. Для достижения этой цели Уорнер целые полгода, не зная передышки, проводил мощную кампанию. Он истратил на нее 561 тысячу долларов — вдвое больше, чем три других кандидата вместе взятые. Из этой суммы 471415 долларов составляли его личные деньги.