Эльмира Нетесова Мгновенья вечности
Шрифт:
— Ты? Этого не может быть! Зачем? За что? Чем я тебя обидел? Почему позоришь нас? — подался было к Верке, но рухнул на стул, схватился за сердце, застонал.
Илья Иванович быстро достал корвалол, холодную воду, Анискин вызвал неотложку. Вдвоем с Терехиным влили человеку лекарство, заставили дышать. Верка даже не подошла, испугано смотрела на всех. Судорожно вцепившись в сумку, сидела истуканом.
— Достань платок, оботри ему лицо, теперь намочи платок и положи вот сюда! — командовал Илья Иванович.
Когда Абрамов
— Отомстила за машину, гадость. Мы для себя купили «Гольфа», а эта стала вымогать. Я не согласился, мала еще, права не дадут. Она и ответила, что я и с правами не порадуюсь. Тогда не понял, теперь дошло! Эх, ты, Верка, сколько ни делай, падчерица ни дочь. Так и останешься змеей. Одно помни, машина тебе не достанется, даже если я сдохну. За все твои паскудства накажу! — закрыл глаза и снова застонал.
Вскоре его увезли в больницу врачи «скорой помощи».
— А ведь ты негодяйка! Чуть не отправила мужика на тот свет. Неужели думала, что только с твоих слов арестуем и посадим его?
— Он и без того едва дышит. Кем он работает? Где? — поинтересовался Илья Иванович.
— Он коммерческий директор торговой фирмы. Занимается машинами. Фирма закупает их за рубежом по заказам и продает здесь и по всей области. Говорят, что у них неплохо шли дела,— ответил Анискин и предложил:
— Пронину пока придется вернуть в камеру. Так я понимаю. С этой девицей нам предстоит поработать всерьез. Ишь, как ей понравилось мстить! А ведь я едва ни поверил,— сокрушался Анатолий Петрович.
Когда оперативники увели Верку в камеру, Илья Иванович с капитаном вышли во двор покурить и увидели на обледенелых ступенях Димку, он торопливо докуривал сигарету.
— Ты чего тут торчишь? Мы думали ты уже в Калининграде!
— Мама слегла. Свалил приступ. Сторож магазина— наш сосед, сказал ей, что меня забрали в милицию с бандой воров... Я чуть ни потерял мамку. Теперь уж и впрямь никуда не поеду. Мать у меня одна,— сказал совсем по-взрослому.
— А почему ты ни с нею?
— Верку жду. Сегодня моя очередь ее кормить.
— Эх ты, лопушок доверчивый! Пошли поговорим. Кое-что тебе узнать нужно. Не надо идеализировать ту, какая доброго слова не стоит,— вернулись люди в кабинет.
Через полчаса Димка вышел из милиции и торопливо побежал домой. Он сам себя ударил кулаком в лоб, чертыхнулся и сказал самому себе вполголоса:
— А ведь и верно, кто много имеет, тот мало живет...
К концу дня Илье Ивановичу позвонил Абрамов. Он уже пришел в себя и попросил о короткой встрече:
— Я не питаю радужных надежд на Веру. Она слишком избалована и капризна. Измучила меня и мать. Мы устали с нею. Хочу отправить ее к родне в Израиль, пусть там поживет, может образумится.
— У нее есть парень,— напомнил криминалист.
— Такой же отморозок как и сама. Пусть привыкают жить самостоятельно. Хотя бы год о себе позаботится, может, втянется, выровняется.
— Но кто ее возьмет, кому она нужна?
— Возьмут ради меня, но в ежовые рукавицы. Ей некуда будет деться и некогда станет отвлекаться на глупости. Жалеть и баловать некому, там моя родня, ей она чужая. Я уже поговорил, ее ждут. Вере другого выхода не останется как жить по их требованиям и условиям. Иного не получится. Она мечтала туда попасть, пусть едет. Это последний шанс.
Посоветовавшись с Сазоновым, Илья Иванович передал Пронину отчиму, от души пожелав обоим удачи.
...Яшка в это время уже вернулся домой, приведя из садика Степку, предупредил, чтобы тот не уходил со двора на улицу и не носился по проезжей части дороги и по чужим дворам. Степка, как всегда, сделал вид, что послушался и стал лепить снеговика. Но рыхлый снег таял в руках мальчонки, и Степка вскоре устал, присел на скамейку возле калитки, смотрел на прохожих и не заметил, как к нему с дороги свернула Торшина:
— Привет, Степка! Чего один сидишь, иль все твои друзья разбежались от зависти? Ты ж у нас нынче первый герой! Весь поселок только о тебе говорит, как сумел воров в моем магазине поймать. Если б не ты, они б все выпили и сожрали. Сторож никудышний стал, совсем состарился со своим Трезором. Теперь мне пообещал Сазонов сигнализацию установить. Ох, и крутую! С нею ни собака, ни сторож не понадобятся.
— А мне Трезора жаль. Его сторож-дед совсем кормить не станет, а может, прогонит.
— Почему так думаешь?
— Старик тот скупой. Наверно, вовсе бедный. Сам жрет, собаке не дает. Трезор облизывается, а дед не видит.
— Эх, Степа! Этого старика дети забыли и вовсе не помогают. А на пенсию не разгонишься. На хлеб еще хватает, а вот на масло и сахар уже и не мечтай.
— А мне мамка тоже сахар не давала, говорила, что жопа слипнется,— вспомнил малец.
— Ты забудь ее. Тебе папка другую мамку приведет. Хорошую, она не обидит тебя.
— А где он ее возьмет?
— Найдет! Поселок у нас большой. Бабья хватает. Какую-то приглядит себе!
— А я не какую-то! Хорошую хочу, чтоб из дома под жопу не выгоняла ночью. Знаешь, как холодно на порогах спать. Утром встаешь, ноги болят. А домой идти страшно. Мамка, если пьяная, по морде даст и опять выкинет на двор. Хлеба не давала, я сам у ней воровал, когда сильно жрать хотел,— сопнул пацан обидчиво.
— Не повезло тебе,— вздохнула Валя, погладила мальчишку по щеке, обняла, прижала к себе накрепко.
— Я тебя в мамки хочу. Мы б с тобой дружились. Ты добрая и теплая. И у тебя дядьки нет, а у папки тетки.